– Да что с тобой, Симон?.. Скажи, что с тобой…

Он нагнулся, прижал свою голову к ее плечу и глубоко вздохнул, как очень уставший человек.

– А то, что ты меня не любишь, – спокойно произнес он, – и, как бы я ни старался, все напрасно… И то, что с самого начала я знал, что ты меня прогонишь. И то, что я ждал, покорно согнув спину, а иногда все-таки надеялся… Вот это-то хуже всего – надеяться, особенно ночью, – прибавил он, понизив голос, и она почувствовала, что краснеет. – И вот сегодня это случилось – то, чего я ждал уже целую неделю, и никакой джин в мире не может меня успокоить. Я чувствовал, что ты потихоньку меня ненавидишь. И вот, Поль… – И тут же повторил: – Поль…

Она обхватила его обеими руками и прижалась к нему со слезами на глазах. Она слышала свой собственный шепот, ободряющие слова: «Симон, ты с ума сошел… совсем как ребенок… Дорогой мой, бедняжка ты мой любимый…» Она покрывала поцелуями его лоб, его щеки, и вдруг ее пронзила жестокая мысль, что вот она уже и вступила в стадию материнской любви. В то же самое время что-то в ней упорствовало, находило усладу в том, что, убаюкивая Симона, она баюкает их старую общую боль.

– Просто ты устал, – сказала она. – Вошел в роль покинутого человека и доигрался, стал жертвой собственной выдумки. Я дорожу тобой, Симон, ужасно дорожу. Правда, все это последнее время я была к тебе не так внимательна, но это из-за работы, только из-за работы.

– Только поэтому? Значит, ты не хочешь, чтобы я ушел?

– Сегодня нет, – улыбнулась она. – Но я хочу, чтобы ты работал.

– Я сделаю все, что ты захочешь, – произнес он. – Приляг со мной, Поль, мне было так страшно! Ты так мне нужна. Обними меня, не шевелись. Ненавижу, когда на платье столько всего наворочено. Поль…

Потом она лежала не шевелясь. Он молчал, еле слышно дышал у ее плеча, и, когда Поль положила ладонь на его затылок, ее вдруг охватило такое пронзительное, такое мучительное чувство собственности, что она поверила, будто его любит.

На следующее утро он отправился на работу, с грехом пополам помирился со своим патроном, проглядел дела, раз шесть звонил Поль, занял денег у матери, которая даже обрадовалась этому, и вернулся к Поль в половине девятого с видом человека, изнуренного работой. Последние два часа он провел в баре, играл в 421 с единственной целью вернуться домой с достоинством. А про себя он думал, что убивать время таким образом – скучнейшее занятие и что ему придется немало помучиться, заполняя пустые часы.

Глава 15

Обычно Роже и Поль в феврале отправлялись на недельку в горы. Между ними было договорено, что независимо от их сердечных дел (а в те времена речь могла идти только о сердечных делах Роже) они непременно урвут для себя в течение зимы несколько спокойных дней. Как-то утром Роже позвонил в контору Поль, сообщил, что уезжает через десять дней, и осведомился, брать ли билет на ее долю. Оба замолчали. Поль с ужасом спрашивала себя, чем объясняется это приглашение: инстинктивной потребностью в ее присутствии, угрызениями совести или просто желанием разлучить ее с Симоном. Только первый мотив мог бы поколебать ее решимость. Но она прекрасно знала, что никакие слова Роже не дадут ей уверенности в том, что их совместное пребывание в горах не превратится для нее в пытку. И в то же время, вспомнив, каков Роже в горах, как он, жизнерадостный, улыбающийся, стремглав несется по горным тропинкам, увлекая ее, испуганную, за собой, Поль почувствовала, что сердце ее разрывается от боли.

– Ну так как же?

– Не думаю, чтобы это было возможно, Роже. Мы будем притворяться, что… словом, что мы ни о чем другом, кроме гор, якобы не думаем.

– Для того-то я и уезжаю, чтобы ни о чем не думать. И поверь, вполне на это способен.

– Я поехала бы с тобой, если бы ты… (ей хотелось добавить: «Если бы ты был способен думать обо мне, о нас», – но она промолчала)…если бы ты действительно во мне нуждался. Но ты прекрасно проживешь там без меня или… с кем-нибудь другим.

– Ладно. Насколько я понимаю, ты просто не хочешь сейчас уезжать из Парижа.

«Он имеет в виду Симона, – подумала Поль. – Почему это никто не желает отделять видимость от сути?» И она подумала также, что в течение месяца видимость жизни с Симоном стала ее повседневной, реальной жизнью. И возможно, именно по вине Симона она отказала Роже при первом же звуке его голоса.

– Если угодно, это так… – сказала она.

Оба помолчали.

– Ты, Поль, сейчас не особенно хорошо выглядишь. У тебя усталый вид. Если ты не желаешь ехать со мной, все равно поезжай с кем-нибудь. Тебе это необходимо.

Голос его звучал печально и ласково, и на глаза Поль навернулись слезы. Да, она нуждалась в Роже, нуждалась в том, чтобы он охранял ее всегда, а не дарил ей эти десять дней на бедность. Ему полагалось бы это знать; есть же предел всему, даже мужскому эгоизму.

– Тогда я, конечно, поеду, и мы будем посылать друг другу открытки с одной вершины на другую.

Он повесил трубку. А если он просто просил у нее помощи, и она ему отказала? Хорошо же она его любит! И все же она смутно почувствовала, что была права, что ее право, если не долг, – быть требовательной и страдать от этой требовательности. Как-никак она женщина, которую страстно любят. Обычно она бывала с Симоном в соседних безлюдных ресторанчиках. Но, вернувшись к себе сегодня вечером, она столкнулась с ним в дверях; на нем был темный костюм, волосы он причесал особенно тщательно – словом, вид у него был торжественный. Она снова, в который раз, подивилась его красоте, кошачьему разрезу глаз, безупречному рисунку рта и весело подумала, что у этого мальчугана, который ждет ее целыми днями, зарывшись в ее платья, наружность рыцаря и сокрушителя женских сердец.

– До чего же ты великолепен! – воскликнула она. – Что случилось?

– Мы будем развлекаться, – изрек он. – Пойдем пообедаем в каком-нибудь шикарном ресторане, а потом потанцуем. Но ты не думай, я, если хочешь, готов остаться дома и съесть обыкновенную яичницу. Просто мне не терпится вывести тебя в свет.

Он снял с нее пальто, она заметила, что от него пахло туалетной водой. В спальне на кровати было разложено ее вечернее, очень декольтированное платье, которое она надевала только раза два.

– Оно мне больше всех нравится, – объяснил Симон. – Хочешь коктейль?

Он приготовил ее любимый коктейль. Поль растерянно присела на постель: итак, она спустилась с гор, чтобы попасть на светский вечер! Она улыбнулась Симону.

– Ты рада? Ты хоть не особенно устала? Если хочешь, я сейчас же переоденусь и мы останемся дома.

Он уперся коленом в край постели и взялся за отвороты пиджака, готовясь его снять. Прижавшись к нему, она просунула руку под его рубашку и ощутила ладонью горячую кожу. Да, он был живой, по-настоящему живой…

– Что ж, хорошая мысль, – сказала она. – Значит, ты настаиваешь именно на этом платье? А по-моему, у меня в нем какой-то полубезумный вид.