— С удовольствием.
— С вареньем, медом аль сметаной?
— С... медом.
Он нахмурился. Ему было теперь неловко с этой женщиной.
«Театр какой-то...» — подумал он, отпивая чая.
— А что с погодой? — Он покосился на окна.
— Лучше, чем вчера, — ответила мельничиха, глядя ему в глаза.
«Сильная баба...» — подумал он и вспомнил о ее маленьком муже, пошарил глазами по горнице.
Мельника нигде не было.
— Спит он еще, — ответила она, словно прочтя мысли доктора. — Похмелье. Кушайте.
Она положила ему блинов, подвинула чашку с медом. Доктор стал есть теплые, вкусные блины. В горницу вошел Перхуша и остановился у двери. Он был одет для дороги, в руке держал свою ушанку.
— Вот он, герой... — недовольно пробормотал доктор, проглатывая кусок блина, и почти выкрикнул:
— Что ж ты меня не разбудил?!
Перхуша улыбнулся своей птичьей улыбкой:
— Как же не будил? Как развиднелось, сразу и пошел к вам.
— Ну?
— Говорю: доктор, ехать пора. А вы мне: дай поспать.
Мельничиха рассмеялась, наливая себе чаю в блюдечко.
— Не может быть такого! — Доктор стукнул кулаком по столу.
— Господь свидетель. — Перхуша махнул шапкой на иконы.
— Видать, сладко спалось вам. — Мельничиха подула на блюдечко.
Доктор встретился с ее довольными глазами и глянул на других людей в горнице, словно ища у них поддержки. Но Авдотья возилась у печи с таким видом, будто знала все, что было ночью, а муж ее сидел в углу тоже с какой-то двусмысленной улыбкой, как показалось доктору.
«Они что — знают? — подумал доктор. — Ну и черт с ними...»
— Ты б растолкал меня, что ли! — сказал он Перхуше уже помягче, понимая, что с этим человеком предстоит еще ехать в Долгое.
— Не могу я спящих тревожить. Жалко больно. — Перхуша стоял, держа свою шапку на животе обеими руками.
— Конечно, жалко, — прихлебывала чай мельничиха, смеясь глазами.
— Что с самокатом? — перевел разговор доктор.
— Справил. Доедем.
— У вас телефона нет? — спросил доктор мельничиху.
— Есть. Но зимою не работает. — Она обмакнула в блюдце кусочек сахара и положила в рот.
— Ладно, я чай допью и выйду, — сказал доктор Перхуше, словно выгоняя того из горницы.
Перхуша молча вышел.
Доктор стал доедать блины, запивая их чаем.
— Скажите на милость, а вот эта самая чернуха, откуда она взялась? — заговорила мельничиха, перекатывая во рту кусочек сахара и громко прихлебывая чай.
— Из Боливии, — с неприязнью пробормотал доктор.
— Так издалёка? Отчего? Завез кто?
— Завезли.
Она покачала головой:
— Надо же. А как же они зимою из могилы восстают? Земля-то вся, чай, промерзла?
— Вирус преображает человеческое тело, делая мышцы значительно сильнее, — пробормотал доктор, отводя глаза.
— У них, Марковна, когти как у медведей отрастают! — вдруг громко заговорил работник. — Я по радиу видал: лезут хоть скрозь землю, хоть скрозь пол, как кроты. Лезут и рвут людей!
Авдотья перекрестилась.
Мельничиха поставила блюдечко на стол, вздохнула и тоже перекрестилась. Лицо ее стало серьезным и сразу потяжелело и потеряло привлекательность.
— Вы уж, доктор, поосторожней там, — сказала она.
Платон Ильич кивнул. Нос его покраснел от выпитого чая. Он достал носовой платок, отер губы.
— Шибко злобны они, — качал головой работник.
— Господь милостив, — качнула грудью мельничиха.
— Мне пора, — произнес доктор, сжимая кулаки и приподнимаясь. — Благодарю вас за приют.
Он слегка наклонил свою голову.
— Всегда пожалуйте. — Мельничиха встала и поклонилась ему.
Доктор подошел к вешалке, Авдотья не очень ловко стала помогать ему одеваться. Мельничиха подошла и стояла рядом, скрестив руки на груди.
— Прощайте, — кивнул ей доктор, надевая свой малахай.
— До свидания, — склонила она голову.
Он вышел на двор. Там уже стоял самокат, Перхуша сидел, держа вожжи. В открытом хлеву ктото возился, ворота были распахнуты.
Доктор глянул на небо: пасмурно, ветрено, но снега нет.
— Слава Богу... — Доктор достал портсигар, закурил и стал усаживаться.
Перхуша подождал, пока он запахнется полостью и пристегнет ее, чмокнул губами, дернул вожжи. В закрытом капоре послышался уже хорошо знакомый доктору цокот маленьких копыт, фырканье. Самокат тронулся с места, Перхуша взялся за правило.
— Дорогу-то знаешь? — спросил доктор, с наслаждением втягивая бодрящий папиросный дым.
— А тут она одна.
Самокат выполз со двора, визжа полозьями.
— Сколько нам осталось? — стал вспоминать доктор.
— Верст девять. Новай лес проедем, а там Старый Посад, а там и поле. По нему и рябенок доедет.
— Легкий путь вам! — послышался знакомый женский голос.
На крыльце стояла мельничиха.
Доктор молча кивнул своим малахаем, что вышло как-то нелепо, а Перхуша заулыбался, замахал рукавицей:
— Прощевай, Марковна!
Мельничиха исподлобья смотрела им вслед.
«Интересная она все-таки... — думал доктор. — Как все быстро произошло... Но я ведь хотел этого? Да, хотел. И ни о чем не жалею...»
— Хорошая жена у мельника, — улыбался Перхуша.
Доктор кивнул.
— Повезло, — рассуждал Перхуша, привычно сдвигая шапку со лба. — Кому повезет, как говорят, у того и петух снесет. Вот, барин, как бывает: один человек добрай, да сердешнай, а с бабой не повезло. А другой пьяница да ругатель, а жена у него золотая.
— А как же он, пьяница, мельницу нажил?
— А тоже повезло.
— Что, с неба свалилась ему мельница?
— С неба не с неба, а его папаша, тоже малютка, на откупах сколотил себе. Да и выкупил енту мельницу. А сына и посадил на нее. Вот и все дела.
Доктору на это возразить было нечем, да и вести разговоры с Перхушей с утра что-то не хотелось.
— Все дела Марковна ведет, а он токмо на всех покрикивает.
— Ну и черт с ним... — закончил разговор доктор.
Проехали ракиты, скирду, покатили по берегу реки, там, где вечером шли за поломанным самокатом. Ехалось хорошо и легко, неутоптанный свежий снег слабо шуршал под полозьями. Вскоре показался тот самый мост. Перхуша взял левее, сворачивая на дорогу. Она была хоть и занесена, но вполне различима.