В нескольких соседних домах зажглись верхние окна; кое-кто поднял рамы. Раздался протестующий голос. Затем дверь перед Роджером распахнулась и на пороге появился высокий толстый негр в белой пижаме.
– Что вам угодно?
– Дайте пройти, пожалуйста.
– Сперва объясните, что вам нужно.
– Где ваш хозяин?
– Я здесь хозяин. Это мой дом. Так что вам нужно?
– Мне нужен Колгейт. Где он?
– Мое имя Миллер. Нет здесь никакого Колгейта, уверяю вас.
– Должен быть. Такой молодой поп. В рясе.
– А, теперь понял. Кажется, я могу вам помочь. Молодой священник живет дальше через улицу. Дом номер девятнадцать. Наверняка это тот, кого вы ищете.
– А это разве не номер девятнадцать?
– Нет, девятнадцатый дом через улицу.
– Спасибо.
– Всего хорошего.
Вскоре Роджер уже сидел в гостиной, уставленной многочисленными пальмами в горшках и аквариумами с рыбками, и отец Колгейт, облаченный в ярко-желтый переливающийся домашний халат, говорил ему:
– Учитывая, в каком вы находитесь состоянии, сэр, – физическом, эмоциональном и духовном, я не имею права исповедовать вас. Вы производите впечатление человека, которым движут эгоистические мотивы и в немалой степени – негодование. Как я понимаю, пострадала ваша гордость, и вы горите желанием получить удовлетворение. Так вот, это не входит в круг обязанностей…
– Все это вздор, моя гордость отлично себя чувствует. А что касается негодования, всякий дурак может видеть, что оно меня просто переполняет, и это неудивительно. Вы хоть понимаете систему, которую помогаете увековечить, святой отец? Не на ее неразумность я нападаю. Во всяком случае, в данный момент. Варварски несправедливо ожидать от людей, которые беззащитны перед…
– Так, погодите, не торопитесь – и спокойнее, сын мой. То, что сказала вам эта женщина, до некоторой степени вывело вас из равновесия, и явно встал вопрос о сексуальном поведении, но, с другой стороны, мне не вполне ясно, что произошло между вами. Не могли бы вы рассказать об этом чуточку подробнее, если не трудно?
– Ну, она сказала… Не важно, что она сказала. Это к делу не относится. Главное, что это натолкнуло меня на ту мысль, которую мы с вами сейчас обсуждаем. Ясно, что проблема чрезвычайно широка, но не нужно обладать особым нусом, чтобы понять…
– Простите, что перебиваю вас, сэр, но это слово… нус? Я не…
– О, пожалуйста, извините меня, я забыл, что нахожусь в Америке. Что вы хотите, всего в пяти школах Америки изучают греческий? Нус, пишется: nous, означает интеллект, проницательность, способность логически мыслить.
– Понятно. Продолжайте, пожалуйста.
– Спасибо. Что я хотел сказать… Да. Я не зря говорю об этом с вами и вам подобными. Которые зарабатывают, и причем весьма неплохо, тем, что говорят нам – всем остальным, что мы сами виноваты в своих несчастьях. Вожделение! Да, я прекрасно помню, что женщины – орудие дьявола. Так же как спиртное. Святой отец, я запойный пьяница. Не вини себя, сын мой, – в тех чертовых скрижалях, что подписаны были на горе Синай, ни слова нет о перегонке спирта. Так вы отвечаете. Святой отец, я наркоман. Сын мой, ты не можешь сказать, что я не предупреждал тебя не вкушать от этого яблока. Святой отец, я страдаю…
– Сын мой, почему бы вам просто не пойти домой и проспаться, а потом прийти и поговорить, когда душа не будет так смущена, а? Почему?
– Я вот сам сейчас смущу твою душу, жаба богомольная. Не приму я твоего отпущения грехов, даже если умолять станешь. Попробуй отпустить себе грех соучастия в бесчестии. И нечего мне указывать, что я должен делать, ничтожество безмозглое.
Роджер вытащил отца Колгейта из кресла и поволок к самому вместительному аквариуму. Там он пригнул его голову к воде, по которой поминутно разбегались поднимающиеся снизу пузырьки воздуха. Рыбки – золотые, с вертикальными полосками, по-идиотски пучеглазые, прыснули в стороны и затаились на дне, по углам аквариума.
– Auctoritate mihi comissa… – гнусаво нараспев заговорил Роджер. – За прегрешения мои кару принимаю во имя Отца, – он погрузил Колгейта в воду носом и ртом, – и Сына, – все лицо Колгейта оказалось в воде, – и Духа Святого, – теперь голова Колгейта по плечи была в воде.
Избытки воды выплеснулись наружу. Роджер слегка повозил Колгейта головой в аквариуме, потом выдернул его из воды и швырнул на диван. Колгейт кашлял и хватал ртом воздух.
– Прощайте святой отец, и спасибо вам. Вы очень мне помогли. Молитесь за меня.
– Она очень заботливая женщина, это у нее от природы, – говорил Эрнст. Он сидел, водрузив ногу в гипсе на диван с дубовой спинкой. Поморщившись от боли, он переместил ее поудобнее. – Как это все-таки досадно. Ты согласен со мной, Роджер, что она очень заботлива?
– Ну конечно согласен.
– Уверен, она и по отношению к тебе всегда заботлива. Наверно, это зависит от характера, как считаешь. И вот поди ж ты – никакой записки, ничего. Но она не уехала так вот вдруг, неожиданно для себя самой. Сегодня из бакалейной лавки доставили столько продуктов, что нам с Артуром не съесть за все выходные. Как раз перед твоим приходом заскочила Сью Грин и сказала, что, насколько она поняла, Элен уехала на пару дней, и спросила, не нужно ли нам чем-нибудь помочь. Значит, она все заранее… просчитала – глупое слово, но тем не менее это так. Я почти уверен, что завтра получу от нее письмо, которое многое объяснит, но… Все-таки это совершенно не похоже на нее, ты не находишь?
– Безусловно, нахожу, – ответил Роджер и с видом опытного детектива, анализирующего факты, спросил: – А раньше такое с ней случалось?
– Ни разу не случалось – это-то, признаться, меня и тревожит. Никогда больше чем на два часа не уходила одна, не поставив меня в известность. А сейчас… сейчас уже почти двенадцать часов, как ее нет. Разница значительная. Наверно, ушла из дому еще утром, вскоре после меня. Сегодня очередь Мэри Селби забирать детей из школы, она же и чаем Артура напоила. Не знаю, может, они договорились об этом заранее. Не хотелось спрашивать.
– А если она поехала к родителям, может такое быть, как полагаешь?
– Нет, я вчера вечером разговаривал с ее матерью по телефону. Столько сил положил, чтобы убедить старушку, что у нас все нормально. Нет, совершенно ясно, что произошло. Укатила с каким-нибудь мужиком.
– О, ты действительно так думаешь?
Действительно ли Эрнст так думал или нет, но Роджер был в этом просто убежден. Он подумал об этом сразу же, в тот самый момент, когда три часа назад Эрнст позвонил ему в Нью-Йорк и рассказал, что Элен исчезла. Роджеру было тяжело думать об этом. Он не слишком удивился, несмотря на то что у него и так было мерзко на душе после того, как утром он получил письмо от Элен, где она писала, что Эрнст, очевидно, сломал какую-то косточку, когда упал на пикнике, и ему больно двигаться, поэтому ей придется остаться с ним и она не приедет к нему на выходные. Это лишний раз доказывало, что, имея дело с женщинами, нужно быть готовым к любым неожиданностям, иначе с женщинами не бывает. Пережить признание Эрнста, что его нога отнюдь не была серьезной помехой активности Элен, было много трудней. Так же как сейчас собственными глазами убедиться в том непреложном факте, что означенная нога лишь затрудняла движения своего хозяина, но никак уж не причиняла боль. Так же как и мучительный вопрос: с кем все-таки удрала Элен? Последний встал ребром, когда Эрнст спросил: