Вернувшись к Рианнон, Алун обнаружил, что какой-то пожилой тип устроился перед ней на высоком табурете и ведет себя так, словно всю жизнь был ближайшим другом семьи. Анфас он выглядел совсем старым, хотя был старше Алуна от силы лет на пять. Типичный крепкий и самоуверенный валлиец — такие с незапамятных времен возделывают окрестные земли и рыбачат в здешних водах, — а заодно и типичный болван, которому Алун с удовольствием брызнул бы в глаз струей газированной воды в те дни, когда сифоны еще были в ходу. На седовласой голове возвышалась белая шляпа, хотя было непонятно, откуда она взялась и что означает.

Алун подсел к Рианнон и пару минут обсуждал с ней паб и посетителей, пока не убедился, что тип в шляпе не доводится ей родственником, которого она не удосужилась представить. Алун подумал, что не позволит себя отвлечь, достал блокнот на пружине и стал описывать устройство, мигающее всполохами яркого света.

Если придурок в белой шляпе и упустил что-либо из происходящего, то не слишком много. Он заговорил густым басом, весьма похожим на голос владельца танцевального зала, где Алун бывал в молодости.

— Так вы, значит, писатель?

— Да, — ответил Алун после того, как Рианнон ткнула его под ребра.

— Понятно. Приехали сюда к Бридану?

— Что? Нет, не совсем.

— Многие приезжают к Бридану. Он был известным поэтом, жил когда-то в Бирдартире. Часто приходил в этот паб с американцами. Говорил, что здесь как в клубе.

— Знаю, — ответил Алун.

С каждым днем ему все чаще повторяли общеизвестные факты, да еще и менторским тоном. Алун подумал, что, похоже, ему вскоре ничего не останется, как выслушивать эту дребедень.

— Бридан был валлийцем, но писал… его поэзия… на английском языке.

— Конечно, на самом деле…

— Но он был валлийцем до мозга костей. И не думайте, что можно понять Бридана, — гудел старый болван, раскачиваясь на табурете и благодушно улыбаясь, хотя было ясно, что он обращается к Алуну, а не ко всем в общем, — да, нельзя понять Бридана, не будучи валлийцем.

— К вашему сведению, я сам валлиец. Родился и вырос меньше чем в двадцати милях отсюда.

— Вот я и говорю: нельзя понять Бридана, не будучи валлийцем. Только валлийцы его понимают, верно? Ценят по достоинству. Да, высоко ценят.

— Но…

Под предостерегающим взглядом Рианнон Алун не нашелся что сказать. Вообще-то ему много чего пришло на ум, только вот к дискуссии это никакого отношения не имело.

— Писатель, говорите? Для газеты пишете?

— Нет. Да. Бывает.

Старый дурак, видимо, счел ответ вполне исчерпывающим или по крайней мере достойным обдумывания. Он даже ткнул пальцем в сторону Алуна, когда в паб торопливо зашел молодой человек с короткими, почти бесцветными волосами. У него было широкое лицо с насморочными глазами и носом. Взглянув на Алуна с Рианнон, он виновато дернул головой.

— Опаздываешь, дед, — громко сказал парень. — Пора пить чай. Идем, Уинстон Черчилль. — И, понизив голос, добавил: — Надеюсь, он не слишком вам надоел.

Алуну не оставалось ничего, как в ущерб чувству справедливости сказать, что они очень приятно побеседовали.

— Правда? — Юнец пристально посмотрел на него и широко улыбнулся. — Эй, да я вас знаю! Видел по телевизору! Как же называлась передача: «Валлийское что-то там» или «Валлийский взгляд на вещи»? Скажите, а этот, как его, Блетин Эдвардс, ваш друг?

— Нет, мы с ним даже…

— Ну, я, конечно, не специалист, но, в отличие от вас, он вообще никуда. Просто небо и земля, — заявил юный придурок с уверенностью, которой мог бы позавидовать его престарелый родственник. — Никакого сравнения!

— Вы очень любезны.

— Да ладно, приятно было познакомиться. Удачи, и спасибо за то, что вытерпели моего старикана.

— Как мило! — обратился Алун к жене, когда они чуть позже выходили из паба. — Совсем не похоже на жизнь.

Она стиснула его руку:

— Молодец, что не стал связываться с этим старым пердуном.

Настроение Алуна мало-помалу улучшилось, и остаток вечера он был вполне доволен жизнью. Как и следовало ожидать, более всего этому способствовала предварительная оценка (семь из десяти), которую Алун дал уже существующим страницам «Возвращения домой», — последние несколько часов он склонялся к тому, чтобы назвать свой опус именно так, в пику новомодным тенденциям. Приподнятое настроение даже подвигло его заняться любовью с Рианнон, когда они добрались до неожиданно уютной маленькой кровати.

Несколько минут они лежали с включенным светом, удовлетворенно вздыхая и постанывая, как всегда после близости вот уже тридцать четыре года. В ночнике что-то тихо потрескивало, но слабый звук не заглушал шум прибоя, который раздавался довольно близко, — прилив вновь почти достиг верхней точки.

— Славный был денек, — сказал Алун. — Я уже забыл, как здесь хорошо.

— Я рада, что у тебя пошла работа.

Он шикнул на жену и скорчил недовольную мину, но не так убедительно, как раньше.

— Им не удалось испоганить это место полностью.

— Тебе, должно быть, здорово полегчало, ну или хотя бы отчасти. Надеюсь, это-то можно сказать?

— Что? Да, но утром нужно будет еще раз взглянуть.

— Думаю, тебе стоит пару дней никуда не ездить и просто отдохнуть.

— Да, было бы неплохо…

— Мне кажется, ты немного осунулся, совсем чуть-чуть. Тебя ничего не беспокоит?

— Нет. — Он не собирался говорить о Гвен, особенно сейчас, когда у них уйма времени и разговор явно затянется. Лучше найти несколько минут перед приездом съемочной группы. — Нет, все в порядке. Разве что задумался: интересно, долго ли еще здесь будут подавать виски точно по моему вкусу?

— Ну и хорошо.

Судя по голосу, слова мужа ее не успокоили. Немного помолчав, Алун спросил:

— Когда они завтра приезжают?

— Около двенадцати. Похоже, Чарли не хочет начинать пить с самого утра.

— Понятно. Ладно, надо бы поспать, раз уж я решил хоть что-то успеть до их приезда.

Мысль о телесъемках вдруг напомнила еще об одном незаконченном деле: он не выяснил, кто такой Блетин Эдвардс, который, по словам юного олуха из паба, куда хуже Алуна, хотя плохо, что их вообще сравнивают. Имя показалось знакомым, а все остальное выскочило из памяти. Вот ведь напасть — посреди ночи думать о каком-то жалком выскочке!.. Так ничего и не вспомнив, Алун заснул.

2

Утром Алун встал рано и сходил за газетами. На обратном пути он остановился посмотреть на гавань в свете бледного солнца, несколько раз глубоко вдохнул и подумал, что если промышленное загрязнение когда-то здесь и ощущалось, то теперь от него не осталось и следа. На ум Алуну стали приходить другие мысли, в основном о быстротечности времени, возрасте и дальше в том же духе, и он решил, что пора домой, подкрепиться. Обильный завтрак с повышенным содержанием жира состоял из двух вареных яиц на поджаренном хлебе и жареной картошки с беконом и помидорами. За едой Алун увлеченно разгадывал кроссворд в «Таймс».