Я вздохнула.
– Я не должна вам говорить этого. Звезды запрещают мне. Но вы умный человек, вы должны догадаться…
В это время зазвонил сотовый Епифанцева. Он достал его и с остервенением выключил.
– Черт!.. В общем, так, тетя… Снимай эту порчу, к такой-то матери! Заплачу сколько ты скажешь! Сегодня же снимай. Не уедешь отсюда, пока не снимешь! Потом тебя домой отвезут, прямо к твоей квартире доставят. Поняла?
– Хорошо, я постараюсь это сделать. Хотя это будет очень трудно. Боюсь, я сама от этого заболею…
– Ну, себя-то ты всегда вылечишь! – заверил меня хозяин дома.
– Только сначала мне надо спросить у высших сил и моей святой Эмальгадмы, сколько с вас нужно взять денег. Другими словами, мне надо помолиться.
– Молитесь.
Я отошла в угол гостиной, воздела руки к небу и стала бормотать «молитву». На самом деле я читала наизусть один детский стишок, который мы учили еще в детском саду.
«Муха, муха, Цокотуха, позолоченное брюхо…». Просто на ум ничего другого в этот момент не пришло.
Через несколько минут я повернулась к Епифанцеву и торжественно сказала:
– Святая Эмальгадма велела взять с вас пятьсот тысяч.
Епифанцев подпрыгнул:
– Сколько? Пятьсот тысяч? А что не целый миллион? Ты… Вы хотите сказать, что снятие сглаза стоит именно столько?
– Если вам жалко ваших денег, нет вопросов, я уйду. Я только хотела объяснить, почему это стоит так дорого: снятие с вас смертельной порчи – сто тысяч. С обоих детей – еще по сто, с жены…
– С нее можешь не снимать, пусть подыхает!
– Извините, не получится! Все вы связаны и ваши судьбы тесно сплелись в одном клубке. Вы, кажется, лет двадцать женаты?
– Чуть больше.
– Вот! За этот срок ваши кармы переплелись настолько, что разорвать их нельзя. Ваша судьба связана с ее столькими узелками, что если с нее не снять порчу, она снова передастся вам, и вы опять… У вас не то положение, любезнейший, чтобы торговаться или спорить. Если порчу не снять, то буквально через неделю-другую…
– Хорошо, понял! Снимай с нее, заразы, тоже! Только ведь она мне сто тысяч не отдаст! Ну, ничего, я как-нибудь сдеру с нее…
– …Далее, – продолжала я, – ваш дом. Он огромен. Будь он поменьше…
– Какой есть!
– И еще. Вы, очевидно, причиняли людям много несчастий. Я вижу в вашей карме обиды на вас других людей… что-то связанное с деньгами…
– Ладно, понял. Получишь ты свои полмиллиона. Начинай давай. Мне что делать?
– Для начала заплатите мне.
– Как, вперед? А если…
– Вы можете не сомневаться в положительном исходе дела. Вы потом поймете, когда почувствуете небывалую легкость…
Хозяин, мрачный и злой, ушел в свой кабинет, вернувшись, всучил мне сверток с деньгами. Я убрала его в свою сверкающую блестками сумочку.
– Можете ходить за мной. Будете держать свечи и ладан. Вы крещеный?
– Честно говоря, не знаю. Мои родители давно умерли. А что, это играет роль?
– Играет.
– Мне что, сбегать в ближайшую церковь покреститься?
– Не надо. Я вас дополнительно освящу. У меня с собой – святая вода…
Я пошла по дому со свечой в руке, качала ею из стороны в сторону, потом заходила в углы и шептала, шептала «молитвы». Через пятнадцать минут Епифанцеву все это порядком надоело. Он отпросился посидеть в своей комнате. Я разрешила. В течение почти часа я обошла весь дом, прочитала очистительные заговоры, потом оградительные, побрызгала «святой» водой на порог дома, в некоторые углы. Потом я посадила хозяина на стул в гостиной, велела закрыть глаза, простерла над ним руки и опять зашептала «молитвы». Как он бедный вытерпел сидеть так долго и слушать неразборчивое бормотание?
Наконец, я торжественно объявила хозяину, что он очищен. Так же, как и его дом. Теперь мне надо поехать в больницу к его дочери и чистить ее там. Потом поеду к жене, почищу ее…
– А где ваш сын? – спросила я. – Что-то я его не вижу?
– Он сегодня не ночевал, и я не знаю, когда он придет. Этот балбес уже взрослый, он давно живет своей жизнью.
Я покивала в знак понимания и сочувствия.
– Я, конечно, могу почистить его на расстоянии по фотографии. У вас есть его фото?
Епифанцев принес мне фото.
– Вы не беспокойтесь, все будут очищены, у вас все наладится. И в семье, и со здоровьем… Благодарить меня будете!
– Да уж! За такие деньги!..
– Что деньги?! Цветные бумажки… Я вам, милейший, жизнь спасла! И вам, и семье вашей. Вы не представляете, сколько для меня еще работы… Вот почищу ваших родных, потом поеду в церковь, семь дней буду службу стоять, отмаливать ваши грехи… Просить вам здоровья, вам и детям вашим… Бог поможет, он милостив, он всем просящим дает…
Наверное, моя болтовня надоела Епифанцеву, потому что он стал потихоньку выпроваживать меня. Я и сама не собиралась задерживаться. «Жучки», где надо, были поставлены, так что больше мне здесь делать было нечего.
– Эмма Мануиловна, вы телефончик-то свой…
– А, да, да, конечно!
Я продиктовала телефон Алины. Это был наш с ней отработанный трюк: если бы Епифанцев вздумал проверить меня тут же на месте и позвонил по этому номеру, Алина ответила бы, что, да, Эмальгадма Эммануиловна здесь проживает, просто ее сейчас нет дома. Но после моего звонка с командой «отбой», Алина будет говорить, что это ошибка, никакой Эмальгадмы здесь отродясь не было.
Уже уходя, в дверях, я обернулась к Епифанцеву и тихо сказала:
– А зарплату девочке все-таки прибавьте. Она так много убирает! И вообще хорошая горничная: кругом чистота и порядок. Прибавьте, Игорь Дмитриевич, не пожалеете!
Я постаралась говорить загадочным тоном. Епифанцев посмотрел на меня удивленно, но обещал подумать.
Водитель отвез меня в город прямо к больнице, в которой лежала Варвара Епифанцева. Но как только серебристая «Ауди» скрылась за углом, я поймала такси и поехала к дому Игната. Гульнара была дома, я отдала ей полмиллиона, полученные с «колбасника». Девушка со слезами на глазах уговорила меня взять себе очередные десять тысяч. Я не стала заставлять ее долго меня упрашивать.
Вечером позвонила Алина:
– Полина, готовься! Завтра идем на митинг!
– Какой еще митинг?
– Ты что, забыла? Ты записалась в наше движение «Скинхедам – нет!».
– Нет.
– Что – нет?
– Не забыла. Как я могу забыть, когда ты мне об этом постоянно напоминаешь?