Энна предполагала, что они задержатся в какой-нибудь из гостиниц до появления младенца, однако Изи каждое утро настаивала на том, чтобы двигаться дальше, твердо намереваясь добраться до дворца и Джерика до того, как малыш увидит свет. Но когда они проезжали через какую-то деревню возле Леса, в двух днях пути от Столицы, она поневоле передумала.
— А-а-а-а-ах, а-а-ах…
Изи спешилась, вцепилась в руку Энны с такой силой, что на коже девушки выступили капельки крови там, где вонзились ногти, и решительно направилась к ближайшему дому, а ворвавшись в него, упала на кровать. Энна кивнула ошеломленным обитателям коттеджа:
— Видите ли, это наша королева. И она намерена родить в вашем доме. Вы не возражаете?
Когда схватки усилились, Изи принялась выкрикивать что-то на языке южан и на птичьем языке, добавляя к этому ругательства, от которых владелец коттеджа краснел, а его жена хохотала. Схватки длились несколько часов, лицо Изи налилось кровью, она обливалась потом, устала и иной раз всхлипывала. Но перед самым закатом какой-то шум, донесшийся снаружи, заставил ее ненадолго умолкнуть. На улице громко застучали конские копыта, заржала внезапно остановленная лошадь… Дверь распахнулась, и в дом ворвался Джерик.
— Изи, я здесь! Я здесь!
И конечно же, вместе с ним явилась половина придворных.
Джерик упал на колени рядом с постелью, вокруг кровати столпились придворные врачи, но их тут же растолкала акушерка; старший дворецкий уже распоряжался в кухне коттеджа, у очага, а солдаты дворцовой сотни заняли посты вокруг скромного деревенского дома. Снаружи доносился гул голосов, говоривший о том, что на улице собралась немалая толпа. Энна вздохнула, довольная тем, что хотя бы одно из ее посланий добралось до Столицы раньше, чем они с Изи.
Когда акушерка принялась за дело, всех, кроме Джерика и одной опытной сиделки, выставили за дверь. Финн взял Энну за руку, они вышли на резкий свет ясного летнего вечера — и очутились в толпе.
Энна прищурилась от лучей заходящего солнца, пытаясь понять, что происходит. Все собравшиеся смотрели на нее.
Какие-то люди, среди которых были и давние знакомые Энны, поставили перед дверью дома несколько чурбанов вплотную друг к другу и подтолкнули девушку к этому импровизированному помосту. Энна взглянула вверх, боясь увидеть ожидающую ее петлю. Но тут появился Тейлон. Толпа притихла.
— Тейлон, мне очень жаль, — сказала Энна.
Он кивнул:
— Наверное, место не слишком подходящее для такого дела, но, поскольку мы тебя видим впервые за долгое время и кто знает, куда ты сбежишь после всего этого, у меня нет выбора. — Он повысил голос, обращаясь к людям: — Энна из Леса, за непослушание военному командиру и вероломные действия ты лишаешься звания королевской горничной.
Толпа загудела, послышались гневные выкрики. Правда, было непонятно, кому из двоих стоящих на помосте они адресованы. Тейлон откашлялся:
— Я уверен, что королева этого не желает, но это необходимая мера. Однако на этом мы не остановимся. За твое упорство и изобретательность в защите нашего королевства его величество приказал мне ввести тебя в состав его личной королевской сотни.
— Погоди, Тейлон, — всполошилась Энна, — я не заслуживаю…
— Не перебивай, пожалуйста! — Тейлон снова повернулся к толпе. — Она сражалась одна, втайне, попала в плен и сидела в темнице, но сбежала как раз вовремя для того, чтобы остановить вторжение сил Тиры, прежде чем им удалось разбить нашу армию и ворваться в Столицу. — Тейлон взял руку Энны и поднял вверх. — Байерн никогда не видывал подобного воина!
Толпа без раздумий взорвалась приветственными криками и аплодисментами. Кто-то подтолкнул Финна, заставив тоже подняться на помост и встать рядом с Энной, а потом и еще кто-то вспрыгнул на соседний чурбан. Слезы застилали Энне глаза, и ей пришлось несколько раз энергично моргнуть, чтобы рассмотреть лицо.
— Рейзо!
— Могли бы и подождать, пока я поправлюсь, прежде чем удирать снова, — сказал он. — Хотя я вижу, что Финн тебя нашел и все в порядке. Привет, Финн. Неплохо сработал.
— Привет, Рейзо. Энна меня любит, ты слышал?
Рейзо расхохотался:
— Конечно любит. Видишь, Энна, я ведь говорил тебе как-то, что люди будут выкрикивать наши имена!
Энна прислушалась к голосам и ничего подобного не расслышала, а потому начала сама тихо повторять: «Рейзо, Рейзо!»
Он толкнул ее в плечо.
Энна чувствовала себя странно, крики людей наплывали на нее, как мягкие волны, в которых сливались напористость и любовь. Эта деревня находилась совсем недалеко от поля, где она поливала огнем армию Тиры. А в одном дне пути отсюда раскинулось то поле, где Энна волокла тело Лейфера к погребальному костру. Тепло толпы плыло вокруг Энны, ветерок, круживший возле нее, рассказывал о хлопающих ладонях. Так многое изменилось за прошедший год, что Энна чувствовала себя растянувшейся и перекосившейся, как изношенная вконец одежда. Да и кто бы чувствовал себя иначе после таких событий? Финн сжал ее руку.
— Эй, Энна-девочка, — сказал Рейзо, — почему ты не улыбаешься? Я-то думал, тебя все это порадует.
Энна пожала плечами:
— Может, я слишком изменилась?
Рейзо вытаращил глаза:
— Что за чушь! — Он схватил руку Энны и поднял ее вверх. — За Байерн!
И толпа восторженно подхватила этот возглас.
Когда солнце село, деревенские жители присоединились к празднику. Вокруг разгорелись костры, на которых согревался сидр. И вот наконец они услышали пискливый крик младенца. Финн и Энна с облегчением переглянулись. Это был здоровый, громкий крик. Из дома вышла акушерка и поманила к себе Энну, а Рейзо, Тейлон и Финн потащились следом за ней.
Лицо Изи было мокрым от пота, а глаза сверкали. Джерик держал на руках новорожденного, он едва не плакал, но его губы сами собой расплывались в улыбке, и он явно не замечал, что в комнате находится кто-то еще. Но вот он заставил себя разжать руки и осторожно передал ребенка Энне.
— Мальчик, — сообщил Джерик. — Тускен, в честь отца Изи.
— А если бы родилась девочка, мы бы назвали ее Энна-Изили, — добавила королева.
— О, у вас будут и другие дети, — усмехнулась Энна.
У Джерика расширились глаза, и он ухмыльнулся, как мальчишка, при этой мысли.
— Как он, на твой взгляд? — спросила Изи.
Энна осторожно коснулась пальцем нежной щечки младенца.
— Он безупречен. Абсолютно безупречен.
Она принялась ворковать над Тускеном, а он смотрел на нее и как будто действительно что-то видел большими светлыми глазами. У Энны даже сердце заболело при виде такой красоты. Она провела кончиком пальца по шее малыша, по его ручкам, сморщенному лобику и подумала о том, что люди рождаются с морщинами и умирают с ними, и только в середине жизни их кожа разглаживается.