Когда маленькие девочки торопятся, они редко оглядываются назад. Особенно это касается тех, кто Немножко Бессердечен, хотя к этому моменту можно уже не сомневаться: сердце Сентябрь выросло гораздо больше, чем она могла предположить тем далеким утром, вылезая из окна. А поскольку она не оглядывалась, то и не видела, как шкатулка дымчатого стекла сама аккуратно закрылась. Она не видела, как шкатулка складывалась пополам, пока не треснула, и из нее как ни в чем не бывало выскочила Смерть – бодрая, посвежевшая и опять маленькая. Она не видела, как Смерть привстала на цыпочки и послала ей вслед воздушный поцелуй. Поцелуй летел, обгоняя заиндевелые листья осеннего леса, но не мог догнать девочку, бежавшую изо всех сил. Все мамы знают: воздушный поцелуй, посланный вслед убегающему ребенку, никогда его не догонит. Скорость поцелуя, как сказал бы доктор Охра, – это космическая константа. Скорость же ребенка не имеет границ.
Впереди Сентябрь уже видела Меркурио, городок спригганов, окруженный огненно-оранжевыми деревьями. Из труб вился уютный дымок; запах готовящегося завтрака – тыквенных блинчиков и каштанового чая – поплыл через лес и достиг ее иссохшего носа. Сентябрь попробовала крикнуть, позвать, но изо рта вырвался лишь клубок алых листьев, которые тут же разлетались. Она судорожно вдохнула, но получился не то всхлип, не то тяжелый раздирающий кашель. «Теперь и голос потеряла», – подумала она. Сентябрь прижала гаечный ключ к груди локтем, на котором уже выросли нежные клейкие почки, похожие на ягоды шиповника. Полированная медь ключа мягко сияла. Головка имела форму изящной руки, готовой крепко обхватить болт. Все мерцало от утренней влаги.
На городской площади зевал и потягивался От-А-до-Л, поблескивая огромной шеей. Когда Сентябрь вылетела из леса, Вивернарий играл с Субботой в шашки кексами с изюмом. Доктор Охра сидел в роскошном мягком кресле и с довольным видом курил длинную глиняную трубку. Все радостно подняли головы, приветствуя Сентябрь. Она попыталась улыбнуться и распахнула объятия. Страх и смятение отразились на их лицах, когда они увидели, как ее изуродованное тело спотыкаясь тащится по булочной мостовой, – и можно ли было их за это винить? Сентябрь гадала, остались ли у нее глаза. По-прежнему ли они коричневые и теплые или уже превратились в сухие скорлупки. Дышала она с трудом – ветки кололись и ранили ее при каждом вдохе. Зеленый пиджак был в отчаянии. Будь у него руки, он бы их заламывал, будь у него глаза – разрыдался бы. Он потуже обхватил ее талию – точнее, пучок кленовых ветвей, – чтобы быть еще ближе.
– Сентябрь! – вскричал От-А-до-Л.
Суббота вскочил на ноги, опрокинув доску с кексами.
– О нет, – охнул он. – Ты… цела?
Сентябрь опустилась на колени и покачала головой. Суббота обнял ее тонкими синими руками. Он не был уверен, что это разрешено, но не мог этого не сделать. Он держал ее осторожно, почти так же, как она держала Смерть. Раньше Субботе некого было укачивать и защищать.
«Суббота, теперь я понимаю», – попыталась сказать Сентябрь. Красные листья посыпались изо рта. Ветки терлись друг о друга в горле, но ни слова не было слышно. Рубин и Лимончик выглянули из приземистого круглого домика и жалобно запричитали и заохали. Рубин тер свое бледное малиновое лицо. Лимончик нервно накручивала волосы на пальцы. Один доктор Охра продолжал спокойно курить свою трубку, причмокивая и пуская кольца.
«Аэл! Я нужна Маркизе из-за мамы!» На площадь посыпались золотые листья. Суббота погладил ее бровь, и Сентябрь на миг, всего на миг удивилась, что он не считал ее уродливой, не боялся прикоснуться к ней.
«Потому что она чинит двигатели, Аэл. Так что это ее меч. Ты понимаешь? Если бы это был кто-то другой, то это был бы не меч. Например, для тебя это была бы книга. Для Субботы – дождевая туча. Если бы я только знала, зачем ей нужен волшебный гаечный ключ! Я уверена, что если мы втроем хорошенько поразмыслим над этим, то догадаемся». Поток оранжевых листьев хлынул из сухого коричневого рта. Сентябрь засмеялась. Листьев добавилось. В шкатулке могло обнаружиться что угодно, самые безумные предметы – но она, наверное, единственная девочка во всей Волшебной Стране, которая ухитрилась извлечь оттуда именно гаечный ключ! Чья еще мама могла бы орудовать такой штуковиной? Вивернарий и марид обменялись грустными взглядами.
– Надо вытащить ее отсюда, – сказала Лимончик. – Почему это происходит с ней так быстро?
– И часто у вас тут такое? – злобно спросил Суббота, вне себя от ярости. Глаза От-А-до-Л наполнились бирюзовыми слезами. Одна из них шлепнулась на бедную лысую голову Сентябрь.
– Вообще-то нет… но, с другой стороны, у нас бывает не так много посетителей из числа людей… – нервно сглотнул Рубин.
– Осень, – сказал доктор Охра, Сатрап, глава факультета, – меняет все. Если бы она расслабилась, приняла это как данность, то была бы вполне счастлива. Несколько лет заботливой обрезки – и она может даже начать плодоносить. Следует смириться с судьбой, потому что она всегда предлагает путь, не один, так другой.
– Нет, не все меняется, – сказал От-А-до-Л. – У них каждый вечер одна и та же свадьба! Потому что каждый день жатва и пир! Я могу чего-то не знать о Морозе или там Оттепели, но про Листопад я знаю все, он начинается на Л, доктор Охра! У вас тут меняется только Сентябрь! Зима не наступает. Снег не идет. Листья не опадают, а навсегда остаются красными и золотыми. Почему же с ней все иначе? Почему она сохнет и вянет? Что вы с ней сделали? Нам осталось всего несколько дней, чтобы вернуться к Маркизе…
Суббота качал головой как бычок. Его лицо потемнело, будто под кожей двигались тучи.
– Это Маркиза вам велела с ней такое сделать? – спросил он ледяным тоном.
– О нет! – воскликнула Лимончик. – Нет, это потому что она Похищенная, она Человек, а химические процессы в Осенних краях так непредсказуемы…
– Но Маркиза скорее всего знала, – пробормотал Рубин. – Она могла догадываться, что произойдет. Могла на это рассчитывать.
Доктор Охра все курил трубку, откинувшись в кресле, и выражение его лица оставалось непроницаемым.
Ужасный звук ворвался в утро, как будто кто-то стучал по тубе железными молотками. Суббота язвительно расхохотался, видя, как доктора Охру смело с кресла, но в нарастающем шуме смех его съежился и отполз в сторонку. Сентябрь обнаружила, что не может встать: ее колени совсем одеревенели и больше не двигались. Рубин и Лимончик хором взвизгнули, метнулись в дом и заперли дверь на засов. Доктор Охра пискнул, внезапно уменьшился до размера насекомого и куда-то юркнул. Сентябрь, Суббота и Аэл прижались друг к другу, Аэл пытался укрыть детей своими связанными крыльями – и тут появились львы.
Они атаковали в леденящей тишине, беззвучно приземлившись на мягкие лапы. Львов было двое, каждый размером почти с Вивернария. Их шерсть отливала синевой, гораздо темнее, чем кожа Субботы, цвета одинокой зимней ночи, а на гривах и хвостах сияли серебряные звезды. Львы зарычали одновременно, и снова раздался оглушительный вой тубы. Суббота закричал. Если б только Сентябрь могла обнять его, чтобы успокоить! Но все произошло быстрее, чем она успела осознать. Лев схватил Субботу зубами. Капли крови марида, прозрачной как морская вода, закапали на площадь. Когда челюсти льва сомкнулись вокруг него, он не закричал. Только закрыл глаза и умоляюще потянулся к Сентябрь, хотя и знал, что это бесполезно. Второй лев пробороздил когтями морду Аэла, оставив длинный след на красной чешуе. Должно быть, когти были полны густого, как патока, яда, потому что огромный красный виверн пошатнулся и с грохотом рухнул на землю, сраженный сном. Звездный лев схватил Аэла за загривок и потащил прочь. На Сентябрь львы не обратили ни малейшего внимания.