– Не надо так волноваться, миссис Палт. Вы присядьте, и давайте спокойно поговорим.
Но она осталась стоять и, давясь словами, продолжала:
– Я больше не в силах управляться с этими звонками. Звонят отовсюду. И все хотят исчерпывающих ответов. Я пытаюсь им объяснить, что я всего лишь церковный секретарь и ничего не знаю. А они меня не слышат и требуют, требуют. Кто плачет, кто кричит. Я… я просто не знаю, как мне быть. Люди рассказывают о близких, которых потеряли, и просят… устроить разговор с умершими! Можно подумать, что это зависит от меня. Я пытаюсь им это объяснить. Они не слышат. А есть такие, которые так и говорят: «Ваша церковь распространяет ложное Евангелие». Да как у них язык поворачивается? Мне за все годы и в голову не приходило… Вечером я едва доползаю до дома и валюсь на кровать. На прошлой недели была у врача. Он измерил мне давление… Очень высокое. Норман уже начал за меня волноваться… Пастор, честное слово. Я не хочу вас оставлять. Я была бы рада и дальше работать. Но не могу. Эти звонки меня в могилу сведут. Простите, ради бога.
Она разрыдалась. Слезы мешали ей говорить. Пастор Уоррен заставил себя улыбнуться:
– Я вас понимаю, миссис Палт.
Он подошел и положил руку ей на плечо. За дверями кабинета не смолкали телефонные трели.
– Бог простит меня? – шепотом спросила миссис Палт.
«Гораздо раньше, чем меня», – подумал Уоррен.
* * *
Джек Селлерс включил мигалку на крыше полицейской машины и даже на миг активизировал сирену. Верующие на лужайке перед домом Тесс зашевелились и задвигались. Джек вышел наружу.
– Доброе утро, – суровым тоном поздоровался он.
Ему ответили несколько голосов.
– Что вы тут делаете?
Джек не сводил глаз с входной двери. На самом деле он хотел того же, что и все эти люди: чтобы Тесс вышла на крыльцо.
– Мы молимся, – ответила тощая как жердь женщина.
– О чем?
– О ниспослании нам звонков от наших умерших близких. Хотите помолиться с нами?
Усилием воли Джек выбросил из головы все мысли о Робби.
– Вы не имеете права устраивать моления на чужих лужайках.
– Инспектор, вы верующий человек?
– Во что я верю, значения не имеет.
– Ошибаетесь. Очень важно, во что человек верит. Вы не исключение.
Носком ботинка Джек разгреб снег. Сначала эти протестующие возле дома Кэтрин Йеллин. Теперь – фанатики возле дома Тесс. Он и представить себе не мог, что в маленьком сонном Колдуотере ему придется сдерживать людские толпы.
– Вам необходимо разойтись, – сказал Джек молящимся.
– Не прогоняйте нас. – Вперед вышел парень в зеленой теплой куртке. – Мы же не делаем ничего плохого.
– Мы всего лишь хотим молиться, – добавила девушка, стоявшая на коленях.
– А я ведь читал о вас! – воскликнул парень. – Вы тот самый полицейский. Вашей жене звонит ваш сын. Она избранная. Как же вы можете прогонять нас?
– Моей бывшей жене, – отвернувшись, уточнил Джек. – И вообще, это вас не касается.
Дверь открылась, на пороге показалась Тесс в поношенных джинсах и синих сапогах, а сверху наброшен красный клетчатый плед. Волосы были убраны в конский хвост. Джек старался на нее не смотреть.
– Вам нужна помощь? – издали крикнул он.
– Они мне не мешают! – Тесс обвела глазами собравшихся и покачала головой.
Лица молящихся сразу обернулись в ее сторону. «Можно мне к вам заглянуть?» – жестом поинтересовался Джек. Тесс кивнула, и он направился к крыльцу. Толпа молча расступилась. Джек к этому привык: люди всегда так себя вели, когда он был в форме.
* * *
Внешне Джек вполне соответствовал образу зрелого, опытного полицейского: плотно сжатые губы, сильный подбородок, глубоко посаженные проницательные глаза. Но нельзя сказать, чтобы он страстно любил свою работу. Его отец был полицейским, и дед тоже. Когда Джек вернулся из армии, в семье решили, что и он пойдет по проторенной стезе. Так оно и случилось, но не в Колдуотере, а в Гранд-Рапидсе, где Джек целых шесть лет проработал участковым. Потом у них с Дорин родился Робби, и они переехали в Колдуотер. Оба мечтали о тихой жизни в маленьком городке. Решив, что полицейской службы с него достаточно, Джек открыл магазин для садоводов и огородников.
– Лучше работать на себя, – объявил он отцу.
– Коп – всегда коп, – ответил отец.
Магазин оказался убыточным, и через три года Джеку пришлось его закрыть.
– Не всем быть бизнесменами, – сказал отец.
Джек решил, что с него хватит экспериментов, и вернулся к семейной профессии, поступив в колдуотерскую полицию. К тридцати семи годам он стал начальником местного отделения. За все восемь последующих лет ему ни разу не приходилось стрелять. Даже оружие он вынимал всего шесть раз. И то однажды, приехав по вызову, он обнаружил в подвале не взломщика, а лису.
– А почему вы не выступили на собрании горожан? – спросила Тесс, угостив его кофе.
– Сам не знаю. Может, страх не позволил. Может, моя работа.
– Приятно слышать честный ответ.
– Сын говорит, что я должен рассказывать всем. О небесах… Он повторяет это всякий раз, когда звонит.
– Мама говорит мне то же самое.
– Может, своим молчанием я его подвожу?
– Не знаю, – пожала плечами Тесс. – Мне теперь кажется, что все остальное потеряло смысл. «Эта жизнь – всего лишь зал ожидания». Моя мама на небесах. Настанет время, и я снова ее увижу.
– Знаете, я вдруг понял: я всегда в это верил. Или говорил, что верю.
Джек двигал пустую чашку по столу.
– Возможно, вы интуитивно это знали, но вам хотелось доказательств, – сказала Тесс.
– И теперь они у меня есть?
Джеку вспомнился разговор с армейскими друзьями Робби. «Конец – это вовсе не конец». Простая фраза зацепила его и не давала покоя.
– Даже не знаю, есть или нет.
– Скажите, вы были хорошим отцом? – вдруг спросила Тесс.
Джек слегка улыбнулся. Такого вопроса ему не задавали, да еще, что называется, в лоб. Он вспомнил, как в свое время согласился с желанием Робби пойти в армию и даже одобрил выбор сына.
– Думаю, что не всегда, – признался он Тесс.
– И опять – честный ответ.
– А вы были хорошей дочерью?
– Тоже не всегда, – улыбнулась она.
* * *
В отношениях Тесс и Рут было несколько бурных лет. Когда Тесс окончила школу и поехала учиться, ее красоту быстро заметили. Появилась целая вереница поклонников. Никто из них Рут не понравился. Это были годы женской конфронтации между дочерью, идеализировавшей отца, которого она не знала, и матерью, сытой по горло выкрутасами бывшего мужа.