— Паша, ты сбросил ГКО?
— И не собираюсь!
— Но имей в виду — французы уже сбежали с нашего рынка!
— Так это ж французы! — И Кибицкий подмигнул Наде: — Они от нас всегда драпали!
— И немцы ушли!
— А немцы тем более!
— А если серьезно? — спросил знаменитый.
— Я вчера был у Дубинина, — ответил Кибицкий. — Он сказал, что будет держать рубль за счет золотого запаса. А золота у нас!..
Тут еще одна теледива хмельно наклонилась к Кибицкому, соблазнительно открывая перед ним полную перспективу своего глубокого декольте.
— Пал Антоныч, вы знаете, как я вас люблю?!
— Еще нет…
— Безумно! — призналась теледива и сказала еще интимнее, с грудным придыханием: — И поэтому — между нами: рубль не грохнется? Я могу спать спокойно?
— Смотря с кем. Кто у тебя сейчас?
— Фу, какой вы противный! — И теледива подняла глаза на Надю: — Девушка, бросьте его!
Администратор принес Наде высокий бокал яблочного сока, а Кибицкому розетку с жюльеном.
— Павел Антонович, там Борис Немцов спрашивает, нельзя ли вас отвлечь на минутку.
— Боюсь, что нет. Я с дамой.
— Да вы идите, чего там! — сказала Надя.
— Ты разрешаешь?
— Угу, — ответила она с полным ртом.
— Спасибо. Тогда я сейчас…
Кибицкий ушел и действительно вскоре вернулся, пробираясь через толпу. Вырвавшись из очередных объятий каких-то полузнаменитых красоток и отпивая из своего бокала, подошел к столику. Надя сидела над опустевшей тарелкой, старательно вытирала ее хлебом…
Кибицкий, уже хмельной, сел рядом.
Проходивший мимо мужчина несильно хлопнул его по плечу, Кибицкий удержал его за руку, усадил за свой стол.
— Знакомься, Ян. Это Надя, будущая звезда экрана. А это Ян, хозяин самого крупного книжного издательства. Мы с ним знаешь как начинали? В Риге на улице книгами торговали. В восемьдесят пятом, студентами, ага! Приезжали в Москву, покупали четыре чемодана книг и везли в Ригу. И однажды в поезде — ты не поверишь! — ночью… Ты помнишь, Ян? Ночью, Надя, мы с ним спим в общем вагоне. И я слышу сквозь сон, как кто-то с меня сапоги снимает…
— И с меня… — сказал Ян.
— Так, дернет чуть-чуть и уходит… — продолжал Кибицкий.
— И с меня… — сказал Ян.
— А через пару минут — опять чуть дернет и уходит…
— И с меня… — сказал Ян.
— А мы с Яном после армии еще в кирзе ходили, — объяснил Кибицкий. — Ну, я лежу, думаю: ладно! Сейчас он снимет с меня сапоги, я встану и как ему врежу!..
— И я… — сказал Ян.
— Но когда этот вор снял с меня сапоги до половины…
— И с меня…
— Поезд останавливается, этот мужик вдруг хватает два наших самых больших чемодана и — к выходу!
— Мы вскакиваем… — сказал Ян.
— Подожди! — перебил Кибицкий. — Мы вскакиваем, а бежать не можем — ноги в голенищах! Представляешь? Два идиота, сапоги на ногах болтаются! А вор с нашими чемоданами спрыгивает себе на станции, и поезд отправляется!..
Надя невольно разулыбалась, представив себе эту картину.
— Но самое смешное не это! — сказал Кибицкий. — Самое смешное, я думаю, было, когда он притащил эти чемоданы домой, открыл, а там — сплошной Майкл Крайтон! Полное собрание сочинений!
Надя засмеялась, а Кибицкий допил свое виски и продолжил, все больше хмелея:
— Так мы начинали. Учились на инженеров, а теперь у Яна издательство, у меня банк. Я Гобсек. Кровосос. «Кровососы и мародеры! Верните зарплату шахтерам!»
— Как мама? — спросил у него Ян.
— Мама лежит. — Кибицкий повернулся к пробиравшемуся через толпу официанту с подносом.
— У него мама парализована, — объяснил Наде Ян.
Кибицкий снял с подноса бокал с виски и сказал Яну:
— Слушай, Немцов мне сейчас сказал: спокойно, никакой девальвации не будет, всё под контролем! Но… Посмотри на этих людей. Не дай Бог, завтра что-то случится, они меня зарежут. И ты, кстати, тоже… — И Наде: — Ну, выпей что-нибудь. С нами, с буржуями. Давай я тебе наливку возьму. Тут знаешь какая наливка?! Антон сам делает!
— Спасибо, не нужно, — ответила она. — И вам тоже больше нельзя. Вы уже…
— Плевать! — хмельно отмахнулся Кибицкий. — Жизнь — только миг…
— А как вы машину поведете?
— А никак! На такси поедем. Ты поедешь ко мне?
Надя посмотрела на него в упор и, чеканя каждое слово, сообщила:
— Я — поеду — в общежитие. Вам ясно?
— Видал? — сказал Яну Кибицкий и повернулся к Наде: — Ну и еж-жай! — Он хмельно достал из кармана пачку денег и бросил перед Надей на стол: — Еж-ж-жай!
Надя встала:
— Эх вы! А ее детдому помогаете! Засуньте ваши деньги знаете куда?
Nike… Nike… Nike… — кроссовки с фирменным клеймом «Nike» ступали по полу. Это директриса Дома малютки водила по палатам толстую супружескую пару американцев в джинсах, белых носках и кроссовках «Nike».
— Здесь у нас грудные, до семи месяцев…
Переводчица переводила американцам на английский:
— Here we have babies up to six month…
А Надя, сидя в кабинете директрисы, говорила по телефону:
— Мам, не волнуйся, мне последний экзамен остался, сочинение! И все! Но я домой не приеду, у меня тут дела… — И, увидев вошедшую директрису, поспешно встала. — Все, мамуль! Пока! Спасибо, что позвонила! — Надя положила трубку. — Извините, Дина Алексеевна, это мама позвонила, из Уярска…
— Ладно, — сказала директриса. — Достань мне документы этого твоего любимчика, Игнатьева.
— А что с ним? — встревожилась Надя.
— Американцы его забирают.
Надя растерялась:
— Как это забирают? Куда?
— Куда, куда! — Директриса стала сама перебирать папки в шкафу. — Я ж тебя просила расставить по алфавиту.
Надя подскочила к ней вплотную:
— Куда они его забирают, Дина Алексе…
— Отойди, ты чё? — перебила директриса и достала папку Ивана Игнатьева, стала листать его документы. — Они его с ходу выбрали. Еще бы! Такой живой мальчик! И пусть едет — хоть там будет жить как человек!.. — Села за стол и добавила: — Вот дожили! Своих детей отдаем за границу и радуемся…
Надя взяла себя в руки:
— Дина Алексеевна, когда?
Директриса, читая документы, закурила.