– И что? – спросила она.
– А то, что теперь мы работаем на одних только поминках! – взяла еще на тон выше Лена. – Такая у нас специализация, прости господи. Других клиентов нет!
– Но ведь это, наверное, не плохо?
– Ты про деньги? Да какие там деньги! Нет, на жизнь хватает, но Миша же честный. Он ведь как говорит – у людей горе, на таком нельзя наживаться. Берет, только чтобы затраты окупить. Я ему говорю – ну поставь ты двойную цену на воду или на вино. И то хоть какая-то выгода. Так он только глаза на меня таращит.
– А что вам не нравится?
– Не могу я! Понимаешь? Это похороны бесконечные, как моя география. Одно и то же каждый день. Я уже сама как черная вдова стала – видишь, в чем хожу? – Лена действительно была одета в черное, чему Вика не придала особого значения. – Униформа у меня такая. Дресс-код. А я людей хочу. Улыбок. Хочу, чтобы здесь свадьбы отмечали и крестины! Площадку тут детскую поставить, качели, карусели. Чтобы визг был, мороженое. Я ведь очень детей люблю, хоть своих нет. И они меня любят. Когда на поминки притащат ребенка, так я сразу забираю. В дом увожу, чтобы не видели всех этих столов, разговоров не слышали. У меня дома в одной комнате – целая детская! Игрушки разные, карандаши цветные. Не могу больше так. А что я людям скажу? Извините, мы поминки больше не организовываем? Не скажешь так. Да и не поймут. Вот и не ходит сюда никто в обычные дни. В другие места ходят, хотя у нас лучше. Я тебе что скажу – никогда не знаешь, как жизнь повернется. Ты ее в одну сторону, а она тебя все равно в другую. И хоть тресни. – Елена долбанула ладонью по столу, как учительница, призывающая учеников к тишине.
– А друга вашего мужа не Давид зовут? – спросила Вика.
– Давид, – удивилась Лена, – а ты откуда знаешь?
– Он меня на могилу к деду возил. И вообще здесь помогает.
– Давид хороший. Его многие не понимают. Но он все сделает правильно. Он как мой Миша. Пусть себе в ущерб, но по совести. А где дедушка похоронен?
– Здесь, недалеко, в поселке. Бабуля мне о нем мало рассказывала и вообще не хотела, чтобы я ехала. А теперь ко мне в гостиницу каждый день кто-то приезжает. Но ничего не рассказывают. И советуют, чтобы я уехала. Давид, мне кажется, все знает, но тоже молчит, как воды в рот набрал.
– А кто приезжал? – Елена выглядела заинтересованной.
– Захаров, Дмитрий Иванович. Считается, что он был другом дедушки, но я в это не верю.
– А как фамилия деда?
– Королев. Петр Борисович.
– А тебя Вика зовут?
– Да, откуда вы знаете?
– Так у нас все все знают. И Захарова я знала. Машинисткой работала на заводе после института. Еще до школы. Миша! Миша! Ты представляешь? Эта девочка – Вика! Внучка Петра Борисовича! К ней в гостиницу Захаров приезжал! Ты меня слышишь? – закричала Елена так, что было слышно даже в центре города.
Ответа от Миши, конечно же, не последовало.
– Меня в тот поселок по распределению отправили после пединститута, – начала рассказывать Елена. – Но в школе местной уже был учитель географии. Мне предложили на полставки и в начальных классах. А мне деньги были нужны. Сама понимаешь – молодая, независимости хотелось. Вот я числилась в школе, а сама на завод машинисткой устроилась. Документы перепечатывала. Захаров в то время метил в заместители. Очень он хотел эту должность получить. И вроде все было уже решено. Он ходил таким барином. В нем есть то, чего я в мужиках не люблю. Очень уж собой любовался, тщеславный был. Если бы мог, так расцеловал бы себя с ног до головы. И амбиций – выше крыши. Впереди его бежали. Знаний – ноль, писал с ошибками, зато гонору – на троих хватит! Захаров был из тех, кто тихой сапой, исподтишка своего добивается. И ни перед чем не остановится. Вот бы моему Мише хоть самую малость такой жажды власти! Так нет же. Слышишь? Миша! Я говорю, у тебя амбиций нет! Так вот Захаров уже кресло директора под свой зад примерял, телефоны рукой поглаживал да стол все от окна хотел повернуть. Окно директорского кабинета прямо на кладбище выходило. Старое, мусульманское. Да ты видела, раз была там. А Захарова от этого вида просто колотило. Он всем сообщил, что, как только станет замом, стол передвинет и окно кирпичом заложит. А я, хоть и молодая была, но людей всегда чувствовала. Наверное, поэтому и с детьми мне легко было. Захарова я терпеть не могла. Слава богу, что часто не сталкивалась с ним. Так вот, пока Захаров зад свой на кресле грел, из Минска как снег на голову приехал некий Королев, Петр Борисович. Дедушка твой, значит. Я только потом узнала, что он местный. После школы поступил в институт и уехал. Отучился, женился и вернулся с женой и маленькой дочкой, твоей мамой, получается. А жена у него была красавица. Весь поселок как рот раскрыл, так и закрыть забыл.
– Это моя бабуля.
– Ну да. Бог ее совсем не обидел. И внешность дал, и мозги. Захаров к ней клинья подбивать начал, а она сразу его рассмотрела, изнутри прочитала и от ворот поворот дала. Да не просто так, а как от мухи навозной отмахнулась. Этого Захаров стерпеть совсем не мог – самолюбия у него было больше, чем тщеславия. И бабы ему никогда не отказывали. Но не потому, что такой мужик, а просто боялись. Захаров ведь злопамятный был. Доброго не помнил, а обиды все наперечет считал. Начальник не начальник, а его боялись. И вдруг эта краля городская нос поворотила, да еще так посмотрела, как будто ногой в коровью лепешку наступила. Для мужика это очень большое унижение. Она же на язык острая была. Змея ядовитая так не кусала, как она могла сказануть. И умная баба была. Знала, как мужика побольнее ударить. После этого все и покатилось. Ну вот. Дедушка твой, Петр Борисович, не просто приехал, а сразу начальником, первым замом, потому что образование высшее, репутация, комсомольский лидер, подающий надежды специалист, а у Захарова – только средняя школа да техникум, но зато с низов поднялся. Вот и рассуди, кто более достоин. Но поселковые все были за Петра Борисовича – любили его люди за легкость, искренность и честность. Только, со слов Захарова, Петр – вроде как выскочка получался. Захаров на каждом углу на него поклепы наводил. Ненавидел его лютой ненавистью. Но не получалось у Захарова ничего. От Петра Борисовича все грязные слухи отскакивали. Он ведь очень хороший был. За последнего рабочего на амбразуру грудью кидался, ничего не боялся. И не было в нем заносчивости. Мог с работягами бутыль раздавить, бабам всем комплиментов наделать без задней мысли, и все его любили. Захаров-то всегда дистанцию держал. Считал себя выше многих. А Петр Борисович и мне зарплату повысил, и относился с уважением, здоровался, улыбался. Так вот Захаров так и остался при своей должности, начальником отдела. Тоже не последний человек, но ему же все мало было. Гонор глаза застил. Зубами скрежетал, а терпел. Что еще оставалось? Дедушка-то твой в любое место мог устроиться – и в город, и в Москву, у него вся жизнь была впереди, а Захарова нигде не ждали. Только здесь, потому что свой, местный. Тогда Захаров по-другому решил действовать. Про школьную дружбу вспомнил и начал доказывать, что он Петру – лучший друг, верный помощник и соратник. Но люди видели, что пустые слова все это, да молчали. А Петр Борисович Захарова отстаивал и верил ему – как же, бывшие одноклассники, друзья детства.