– Спасибо. Вы мне многое рассказали. Я хоть чуть-чуть начала понимать.
– Да я всегда была не как все. Ты знаешь, когда я за Мишу замуж вышла, еще свекровь покойная была жива. Ну и чтобы меня проверить, велела мне квартиру убрать. Генеральную уборку сделать. С потолка до пола. А в доме – ни тряпок, ни средств чистящих, ни ведра нет! Так я позвонила и вызвала уборщиц. Деньги у меня были свои. Так они мне за три часа квартиру сделали как после ремонта! Свекровь пришла и чуть в обморок не упала. Думала меня опозорить, а получилось наоборот. Потом уже ей соседки доложили, что я палец о палец не ударила, только номер накрутила – и все дела. Так весь дом хохотал от того, какая я умная, и от вида моей свекрови – она прямо перекошенная ходила, пусть земля ей будет пухом, а что сделаешь? Квартира-то сияет! Так что ты не жди, что тебе тут все так соловьями заливаться будут. Не принято это у нас. Тут в каждом доме не то что скелет в шкафу, тут целое кладбище под диваном! Давида увидишь, привет от нас передавай. Пусть заходит. Миша! Ты слышишь? Я говорю, чтобы Давид почаще заходил!
– А у вас есть его номер телефона? – вдруг спросила Вика. – Я забыла записать.
– Конечно, есть! – Елена продиктовала номер. – И ты заходи, пообедать или позавтракать!
Вика вышла из кафе с гудящей головой. Поездка сюда стала напоминать езду на машине с механической коробкой передач, на которой ездил Давид. Старая коробка, рычаг переключения скоростей – разболтанный от многолетних дерганий. Горы, серпантины, по которым страшно ездить даже опытному водителю. Справа обрыв, слева – скала. И от этого страха – предельная внимательность водителей. Ни одной аварии, вежливость, уступчивость. Не потому что принято, потому что страшно до жути. Или ты свалишься, если не уступишь, или тебя свалят. История бабули напоминала такой же серпантин – неловкое движение, и ты летишь с обрыва.
По дороге в гостиницу Вика пыталась додумать историю, рассказанную Еленой, сопоставить, склеить концы. Но ничего не получалось. Все было не то и не так.
Вдруг, поддавшись порыву, Вика набрала номер Давида.
– Давид, здравствуйте. А я была в кафе у Елены и Михаила. Они передавали вам привет и сказали, чтобы вы заходили почаще.
Давид только хмыкнул в ответ, но довольно.
– Давид, я хотела попросить… – Вика не знала, зачем позвонила, и уже пожалела об этом. Ей просто надо было услышать знакомый голос – не хотелось оставаться в одиночестве.
– Я сейчас приеду, – ответил он.
– Только я не в гостинице! – ахнула Вика.
– Я подожду, – ответил Давид и положил трубку.
Вика вздохнула и ускорила шаг.
Уже подходя к гостинице, она увидела машину Давида и Наташу, которая махала ей рукой.
– Вы уже здесь? – ахнула Вика.
– Поехали, достопримечательности тебе покажем! – Наташа улыбалась. – А то ты ведь ничего и не видела. У нас тут такие места красивые!
– Можно я переоденусь и воды возьму?
– Зачем? Уже все с собой. Садись, поехали. – Наташа уступила ей место на переднем сиденье. Видимо, Давид рассказал, что Вику укачивает.
Они выехали из города, но очень быстро свернули с основной трассы на проселочную дорогу, которая петляла, и казалось, что никуда не выведет. Вика закрыла глаза и почувствовала, как сзади ее тормошит Наташа, протягивая бутылку с водой. Вика глотнула, но легче не стало. Ее все-таки укачало. Или она задремала ненадолго, устав следить за поворотами, перед которыми не было ни единого указателя. Дорога то раздваивалась, то вдруг зияла перекрестком, но только местные жители могли здесь ориентироваться. Когда Вика открыла глаза, они снова ехали по трассе. Дорога вела вверх, как будто в гору, и так же, как бывает в горах, у Вики заложило уши. Она несколько раз сглотнула слюну, но звон не прекращался.
– У меня уши заложило, – призналась она.
– Так бывает. Мы высоко над уровнем моря, – ответила Наташа.
– Тут нет моря, – плохо соображая, ответила Вика.
– Зато у нас тут канатка есть! – сказала Наташа. – Давид, поехали канатку покажем.
Давид вдруг остановился на обочине и вышел из машины. Вика подумала, что он хочет проветриться, покурить и дать Вике возможность прийти в себя.
– Пойдем, тут у нас источник, – позвала ее Наташа.
– Святой? – из вежливости спросила Вика. Ей было плохо уже по-настоящему. То ли от дороги, то ли от ощущения, что едешь туда, не знаешь куда, и ищешь то, не знаешь что. То ли от бесконечных ухабов, выбоин, кочек и ям, которые машина Давида преодолевала покорно, громыхая детским горшком в багажнике. Была ли это усталость или не смываемое водой, не изгоняемое кофе ощущение дремоты – тяжкой, муторной, – Вика не понимала. В этом городе было невозможно выспаться. Можно было только дремать или спать урывками, следя за временем на часах, мучительно ждать рассвета. Вика, тяжело встававшая по утрам, только здесь узнала, что такое бодрствовать в пять часов, рассматривая сквозь щель в занавеске рассвет. И решила для себя, что пять утра – прекрасное время для раздумий, принятия решений, которые уже через три часа не будут иметь никакого смысла и будут с облегчением смыты утренним душем. Она уже тысячу раз пожалела о том, что позвонила Давиду. Ведь никогда не любила осмотры достопримечательностей и прекрасно знала, что никакие уникальные пещеры, удивительные виды и исторические памятники не тронут ее душу. Да, она понимала ценность и уникальность, но сердце не отзывалось. По-настоящему ей были интересны именно люди. Она могла часами сидеть на лавочке и смотреть на прохожих. Она любила вглядываться в их лица, угадывать судьбы, строить предположения, по каким делам они спешат. Ей нравилось попадать в частные дворы со своим семейным укладом, какой она сегодня видела в ресторане Лены и Михаила. Она с интересом рассматривала лейку, явно расписанную Леной, которая валялась в углу двора. Ей нравились разномастные стулья, которые стояли у столов. И столы, настоящие, деревянные, не прикрытые клеенкой или бумажными салфетками, ей тоже нравились. Вика была «тактильным визуалом». Ей нравилось рассматривать то, что она могла потрогать рукой, почувствовать пальцами. Или то, что дышало, имело душу, жизнь. Как стол или стул, который вынужден терпеть поминки, хотя покупался для детских праздников.
То же самое было с могилой дедушки – именно поэтому она хотела туда вернуться. В тот приезд она даже не зашла за ограду, что было в принципе невозможно из-за сорняков и деревьев, но дотронуться до могильной плиты она могла. Но Вика этого не сделала. Испугалась? А ведь стоило просто дотронуться, почувствовать. И тогда бы не было у нее такого щемящего разочарования от поездки, от самой себя. Надо было провести ладонью по камню и мысленно поговорить с дедушкой. Она бы все почувствовала. А сейчас, вместо того чтобы вернуться на могилу, она ехала осматривать достопримечательности, которых здесь не может быть. Ну что здесь удивительного? Или такого, чего она не видела? Ну еще один памятник, ну вид с пригорка. Музейчик какой-нибудь. И почему она никогда не может сделать так, как надо ей, а не кому-то другому? Так, как всегда делала бабуля, которой было наплевать на чувства окружающих и даже близких людей. Она этого и не скрывала. И из-за этого ругалась с Викиной мамой, которая заламывала руки и кричала, уговаривая бабулю лечь в больницу на обследование.