Если бы Хулия в тот день оказалась на месте… если бы я ее не отпустила…
Я снова замолчала, положила руку на рукоятку дверцы и была уже готова открыть ее и выскочить из машины в пугающую бесконечную пустоту снежной равнины Альберты. Но вдруг мне подумалось: А что дальше? Этого признания все равно не избежать.
И я продолжила рассказ.
«Мамочка, мамочка! — обрадовалась Эмили, увидев меня у входа в садик. — А ты меня чем-нибудь угостишь?»
«С удовольствием, радость моя».
«Ты устала, мамочка?»
«Не волнуйся об этом».
И я помогла ей надеть пальтишко, взяла за руку и повела к выходу.
«Знаешь, тут рядом есть маленькая кофейня с очень вкусным мороженым, — сказала я. — Но сначала тебе придется съесть что-то посущественнее… гамбургер, например».
«Ты любишь гамбургеры?»
«Больше, чем мороженое».
Неожиданно прямо перед нами возникла суматоха. Пожилая женщина — толстая, ярко накрашенная, с идиотской сигаретой во рту — гуляла с терьером. Поводок оборвался, и собачонка, оказавшись на свободе, с лаем припустилась к нам. Женщина закричала, пытаясь подозвать песика. А потом…
В полиции я рассказала, что Эмили, с расширенными от страха глазами, вырвала руку и бросилась бежать. Я рванулась следом за ней, окликнула, умоляя не пугаться, остановиться. Но она уже добежала до обочины тротуара…
Но это была не вся правда. В ту секунду, когда мы увидели старуху с собакой, на меня нашло минутное помрачение, как уже бывало. Я отключилась секунды на две, не больше. Но этого было достаточно, чтобы Эмили, предоставленная сама себе, добежала до обочины тротуара и…
Только тогда я выкрикнула имя своей дочери. Только тогда бросилась за ней.
Но такси неслось прямо на нее. И удар был такой силы, что она отлетела далеко в сторону.
Я закрыла глаза кулаками. Вычеркнуть это. Вымарать из памяти.
Потом я собралась и отняла руки от лица. Верн, притихший, безмолвно сидел на своем месте.
— Что было потом… Я кричала и поднимала свою дочь с земли — она была неподвижна, — и женщина с проклятой собачонкой тоже кричала, а таксист — он, как я потом узнала, был вроде бы армянином — топтался рядом, тоже в полной истерике, и твердил, что не виноват, что он ее не видел… Она там вдруг! Она там! Она там! Она там! — повторял он, и еще: Без шансов! Без шансов! Без шансов!
Кто-то позвонил в службу 911. Приехали копы. Таксист в это время кричал на меня, требовал, чтобы я подпустила его к Эмили: Я ее спасу… Я ее откачаю… Но я прижимала дочку к себе, уткнувшись лицом в еще теплое тельце, совершенно обмякшее, бездыханное, никак не реагировавшее на всю эту суматоху. Никак…
Один из полицейских деликатно попытался поднять меня, увести от нее. Но я завизжала, чтобы он убирался прочь. Снова завыли сирены. «Скорая помощь». Фельдшерам наконец кое-как удалось разделить нас с Эмили. Издали я увидела, как кто-то из бригады «скорой помощи» проверяет у нее пульс и, вскинув взгляд на полицейских, отрицательно мотает головой… и тут я набросилась на водителя, исступленно кричала, называла его убийцей и…
Двое полисменов оттащили меня от него. Таксиста эта атака окончательно выбила из колеи, так что одному из врачей пришлось поддержать его. Ну, а потом… потом… Я не очень четко помню, что было потом. Эмили уложили на носилки и погрузили их в машину «скорой помощи». Женщина-полицейский села рядом со мной на заднее сиденье их автомобиля, и мы поехали следом. Она так крепко обхватила меня рукой, что я не могла шевельнуться, и велела своему коллеге на переднем сиденье позвонить в больницу и предупредить, что нам потребуется помощь.
«Помощь» оказалась гигантского роста санитаром. Он поджидал меня вместе с врачом в белом халате. Врач — молодой парень — говорил со мной спокойно, тихо и предупредил, что даст мне какое-то средство, которое поможет мне успокоиться. Я каким-то образом сумела выговорить, что владею собой и буду сохранять спокойствие. Но когда женщина-полицейский помогла мне выйти из машины, я стала вырываться, крича, что должна увидеть Эмили. Тогда гигант санитар сгреб меня в охапку, подбежал врач со шприцем, и…
Очнувшись, я поняла, что наступило следующее утро. Я лежала в постели — связанная. Рядом дежурила молоденькая медсестра. Когда она увидела, что я пришла в себя после того, чем они меня накачали накануне, на лице у нее отразилась мука.
«Я вернусь через минутку», — шепотом пообещала она.
Я лежала, глядя в потолок, твердя себе: Ничего этого нет… и одновременно понимая, что мой мир только что был полностью разрушен. Спустя несколько минут сестра вернулась в сопровождении врача, спокойного мужчины лет пятидесяти пяти, и какой-то очень сосредоточенной на вид женщины такого же возраста. Мужчина назвался доктором Мартином и сообщил, что пришедшая с ним женщина — миссис Потхолм, которая будет моим медико-социальным работником. Медико-социальный работник. Теперь, вспоминая об этом задним числом, я поражаюсь, как же четко у них все продумано для случаев, когда нужно сообщать подобные страшные вести людям… особенно родителям. Те, кто это придумал, считают, видимо, что если сначала вывести на сцену медико-социального работника и только потом нанести удар под дых, то это каким-то образом подготовит человека к убийственной новости. Это как если бы вам сначала сказали: Через секунду вас спихнут вниз с балкона тридцатого этажа — и только после этого толкнули. Падение от этого не станет менее страшным… но, по крайней мере, не застанет вас врасплох.
«Мисс Говард… Джейн… — начал доктор тихим голосом, почти шепотом. — Эмили вчера вечером скончалась, не приходя в сознание, еще до прибытия в больницу. Сегодня рано утром было произведено вскрытие, причиной смерти признаны множественные и массивные травмы позвоночника, а также черепно-мозговые. Я это вам сообщаю, чтобы вы знали, что смерть Эмили была мгновенной. Она не мучилась. Я полагаю…»
Но я уже не слышала его, я отвернулась и принялась выть. Женщина, медико-социальный работник, пыталась заговорить со мной, но я не слышала ни слова. Она, кажется, пыталась меня утешать. Но я не хотела утешений. Я хотела только выть.
Тогда — бум! — снова укол в предплечье… и я отключилась.
Проснулась я ночью, а рядом с кроватью сидела моя лучшая подруга Кристи.
«Как ты сюда попала?» — спросила я шепотом.
«Похоже, ты меня внесла в свои документы по медицинской страховке как человека, с которым следует связываться в экстренных случаях. Вот они мне и позвонили, а я купила билет на ближайший самолет до Бостона и…»
Она заплакала. Слезы ручьями текли по ее щекам. Она хотела быть со мной сильной, но ничего не вышло. Никогда в жизни я не видела, чтобы Кристи плакала — она всегда была на редкость выдержанной. А вот, представьте, она плачет и требует, чтобы сестра немедленно сняла эти чертовы ремни с моих рук, а потом обнимает меня, прижимает к себе и вытирает мне глаза… и сама ревет в три ручья с полчаса, не меньше.