Я изумленно пялился на лицо преступника. Умом я понимал, что это Брендон Коппертаун, — но узнать его было невозможно. Один глаз можно разглядеть, но второй залеплял кусок кожи, сорванный вкруговую с носа. На месте рта — кровавая яма, полная осколков костей и зубов. В шоке от увиденного я оступился и упал. Это спасло мне жизнь — Коппертаун как раз взмахнул дубинкой, и она просвистела прямо над моей головой.

Как только я свалился, ублюдок бросился к выходу, прямо по мне. Удар тяжелого ботинка по спине вышиб воздух из легких. Было слышно, как грохочут по лестнице его шаги. Я попытался подняться на четвереньки. Под пальцами было мокро и скользко. Я опустил глаза. Густой, обильный кровавый след тянулся из комнаты через всю площадку и дальше по лестнице.

Потом снизу раздался грохот и несколько глухих ударов.

— Надо встать, констебль, — проговорил Найтингейл.

— Что это было, черт побери? — спросил я. Он поддерживал меня под руку. Я глянул вниз. Коппертаун — или то, что приняло его обличье, — лежал на полу холла. Лицом вниз, к счастью.

— Понятия не имею, — ответил инспектор. — Пожалуйста, постарайтесь не наступать на кровь.

Я спустился со всей возможной поспешностью. Кровь на ступеньках была ярко-алой. Артериальная — наверное, фонтаном била из развороченного лица. Я наклонился и с опаской коснулся его шеи, ища пульс. Пульс отсутствовал.

— Что произошло? — спросил я.

— Питер, — сказал инспектор Найтингейл, — я прошу вас отойти от тела и со всей осторожностью покинуть здание. Мы и так уже слишком сильно смазали улики.

Вот для чего нужны инструктаж, тренинги и бесконечная практика — чтобы тело сделало все само, когда мозг не в состоянии соображать. Любой солдат вам это подтвердит.

Я вышел наружу, на свет.

Где-то вдали уже визжали сирены.

«БЕЗУМИЕ»

Инспектор Найтингейл велел нам с Лесли ждать в саду, а сам вновь скрылся в особняке, чтобы удостовериться, что больше там никого не осталось. Лесли накрыла своей курткой младенца и теперь дрожала от холода. Я принялся было снимать пиджак, чтобы отдать ей, но она воспротивилась:

— Он у тебя весь в крови.

И верно — рукава по самые плечи были заляпаны кровью. На брюках ее оказалось еще больше, на коленях они пропитались насквозь. Я чувствовал, как мокрая ткань липнет к коже.

На губах и щеках Лесли тоже темнела кровь — следствие попыток реанимировать младенца.

— Я знаю, — сказала она, заметив мой взгляд. — У меня и во рту до сих пор вкус крови.

Нас обоих трясло. Я был готов закричать, но понимал, что ради Лесли должен выглядеть сильным. И старался абстрагироваться, но кровавое месиво, оставшееся от лица Брендона Коппертауна, все равно стояло перед глазами.

— Эй, — сказала Лесли, — давай, соберись.

Вид у нее был озабоченный, а когда я вдруг захихикал, она еще больше встревожилась. Но сдержаться я не мог.

— Питер?

— Прости, — проговорил я. — Понимаешь, вот ты стараешься крепиться из-за меня — а я-то из-за тебя! Вот так и справляются с трудностями.

Я взял наконец себя в руки, и Лесли едва заметно улыбнулась.

— Ладно, — сказала она, — если ты не будешь психовать, то и я не буду.

Она ободряюще сжала мою ладонь. Потом отпустила.

— Я не понял: они что, пешком сюда из Хэмпстедского участка идут?

Первой на место прибыла скорая, и врачи минут двадцать тщетно пытались вернуть ребенка к жизни. Врачи скорой всегда первым делом пытаются реанимировать детей, невзирая на то, как сильно портят при этом картину улик. Повлиять на них невозможно, так что остается просто смириться.

Не успели медики приступить к работе, как подъехал полный фургон людей в форме. Они тут же заметались по территории. Сержант, возглавлявший группу, подошел к нам, недоверчиво глядя, — мы были в штатском, к тому же вымазаны в крови. Соответственно, претендовали на то, чтобы оказаться в списке подозреваемых.

— У вас все нормально? — спросил он.

Я не нашелся, что ответить — таким глупым показался вопрос.

Сержант оглянулся на врачей скорой помощи — те все еще пытались оживить младенца.

— Можете сообщить, что здесь произошло? — спросил он.

— Совершено тяжкое преступление, — проговорил появившийся на пороге Найтингейл. — Вы, — обратился он к первому попавшемуся констеблю, — возьмите напарника и встаньте на воротах. Никого не впускать, никого не выпускать.

Констебль вместе с напарником бросились исполнять. Сержант, судя по всему, хотел попросить у Найтингейла удостоверение, но тот не дал ему такой возможности.

— Перекройте улицу на десять ярдов в обе стороны от дома, — распорядился он. — С минуты на минуту здесь будут журналисты, проверьте, хватит ли у вас людей, чтобы сдерживать их.

Сержант не стал отдавать честь — сотрудники столичной полиции этого не делают. Но развернулся он как на плацу, только что каблуками не щелкнул, и тоже отправился исполнять приказ. Взгляд Найтингейла упал на нас — мы все так же стояли и тряслись от холода. Инспектор ободряюще кивнул нам, обернулся к одному из констеблей и принялся коротко, отрывисто давать указания.

Вскоре после этого откуда-то появились пледы, для нас нашлись места в фургоне, в руках словно сами собой оказались чашки с чаем и пара блюдец — по три кусочка сахара на каждом. Мы уселись и принялись молча пить чай в ожидании дальнейших событий.

Инспектор Сивелл добрался до Дауншир-хилл меньше чем через сорок минут. Это означало, что он всю дорогу, от самой Белгравии, ехал через пробки с мигалками. Открыв дверцу фургона, он сурово воззрился на нас.

— У вас все нормально?

Мы одновременно кивнули.

— Сидите тут, черт побери, и никуда не выходите, — распорядился он.

Да куда ж мы денемся-то. Когда начинается расследование крупного дела, это очень захватывает — как будто пересматриваешь «Большого брата», разве что с меньшим количеством сцен секса и насилия. Не гениальная дедукция помогает поймать преступника. Нет, это обычно заслуга какого-нибудь бедолаги, который, например, целую неделю где-нибудь в Хакни искал магазины, где продаются кроссовки определенной марки, а потом просматривал видеозаписи камер каждого из них. А хороший следователь — это тот, чья группа настолько дотошно расследовала дело, что при случае ни один адвокат не найдет, за что зацепиться, чтобы оправдать обвиняемого.

Сивелл был одним из лучших следователей. Поэтому нас первым делом поочередно проводили в палатку, которую криминалисты поставили у ворот дома. Там, сняв с себя все, кроме белья, и распрощавшись со своей одеждой, мы облачились в симпатичные защитные комбинезоны. Глядя, как мой любимый пиджак упаковывают в пакет для вещдоков, я впервые задумался: а возвращают ли улики такого рода их владельцам? И если да, отдают ли перед этим в химчистку? Потом с наших лиц и рук осторожно сняли тампонами образцы крови. И только после этого соизволили выдать влажные салфетки, чтобы мы могли наконец вытереться как следует.