На одном из кожаных диванов уютно расположилась компания темнокожих женщин средних лет. Уместнее всего они смотрелись бы в пятидесятнической церкви. Все они, подобно Беверли, окинули меня беглыми оценивающими взглядами. Худая белая дама в розовом кашемировом костюме и с жемчугом на шее выглядела среди них несколько неуместно, однако, судя по всему, чувствовала себя очень естественно, словно зашла сюда случайно по пути в центр да так и осталась. От жары дама, похоже, ничуть не страдала. Она дружески кивнула мне.
Но все это ровным счетом ничего не значило. Потому что в гостиной также находилась богиня реки Темзы.
Она восседала на самом роскошном из всех кресел в этой комнате. Ее волосы, переплетенные черной позолоченной лентой, были эффектно уложены, подобно короне. На круглом лице без единой морщинки, гладком и нежном, как у ребенка, выделялись полные, очень темные губы. Глаза имели тот же кошачий разрез, что и у Беверли. Ее блузка и юбка с оборками были из тончайшего золотого австрийского кружева. Ворот блузки, расшитый серебряным и алым, был достаточно широк, чтобы являть миру покатое пухлое плечо и верхнюю часть роскошного бюста.
Ее идеально ухоженная рука лежала на столике рядом с креслом. Под столиком виднелись мешки из грубой холстины и небольшие деревянные ящички. Я подошел ближе и ощутил запахи соленой воды и кофейных зерен, дизельного топлива и бананов, шоколада и рыбных потрохов. Тут я и без Найтингейла понял бы, что имею дело с чем-то сверхъестественным. Эта магия действовала мощно, завораживающе — как будто прилив захлестнул меня и несет в море. В данный момент тот факт, что богиня Темзы — нигерийка, казался абсолютно естественным.
— Так вы, значит, ученик мага, — проговорила Мама Темза. — Но я считала, что в соглашении этого не было.
— Думаю, есть еще одно соглашение, — пролепетал я, с трудом обретя дар речи.
Стремление немедленно броситься перед ней на колени, зарыться лицом в пышную грудь и рыдать от восторга было почти непреодолимым. Я последовал ее приглашению сесть, но был так возбужден, что, садясь, вздрогнул от боли.
Беверли сдавленно хихикнула, прикрыв рот ладошкой. Мама Темза тоже улыбнулась, а затем отправила девчонку хозяйничать на кухню. Африканские женщины заводят детей, чтобы те помогали по хозяйству, это мне как раз отлично известно.
— Хотите чашечку чая? — спросила Мама Темза.
Я вежливо отказался. Найтингейл очень четко дал понять: в ее доме нельзя ничего есть или пить.
— Стоит вам это сделать, — сказал он, — и все, вы в ее лапах.
Мою маму отказ от угощения оскорбил бы до глубины души, но Мама Темза лишь снисходительно кивнула. Возможно, это тоже было частью соглашения.
— Ваш мастер — как он? Все хорошо? — спросила она.
— Да, мэм.
— С возрастом он вроде бы становится лучше, наш мастер Найтингейл, — вздохнула богиня.
Я не успел спросить, о чем речь. Она вдруг почему-то начала задавать вопросы о моих родителях:
— Ваша мама из Западной Африки, верно?
— Из Сьерра-Леоне.
— А ваш отец — он, наверное, уже не играет джаз?
— Вы знаете моего отца?
— Нет, — ответила она и многозначительно улыбнулась. — Только посредством ощущения, что все музыканты Лондона близки мне, особенно те, что играют джаз и блюз. Это чутье реки.
— Может быть, вы и с Миссисипи знакомы? — спросил я.
Папа всю жизнь божился, что джаз, как и блюз, родом из мутных вод Миссисипи. Мама неизменно отвечала, что он родом из бутылки, как и все, что придумал дьявол. Я временами подтрунивал над этим, но тут вдруг подумалось: если существует Мать Темза, может, есть и Старик Миссисипи? И если есть, общаются ли они между собой? Ведут ли долгие беседы по телефону о заиливании и водоразделах, обсуждают ли необходимость борьбы с последствиями наводнений в зонах прилива? А может, они по-современному пользуются электронной почтой, шлют друг другу эсэмэски или даже сидят в твиттере?
Задумавшись об этом, я вдруг понял, что колдовское обаяние начинает рассеиваться. Мама Темза, видимо, это почувствовала.
— Да уж, — кивнула она, бросив на меня проницательный взгляд, — теперь я понимаю. Ловко придумал ваш мастер, что взял в ученики именно вас. А еще говорят, старую собаку новым трюкам не выучишь.
На протяжении последних двух недель я выслушивал столь же непонятные комментарии от Найтингейла. Поэтому успел разработать хитрый прием для подобных случаев — услышав очередной туманный афоризм, я сразу же менял тему.
— Как вы стали богиней Темзы? — поинтересовался я.
— Вы уверены, что хотите это знать? — переспросила она, но было заметно, что мой интерес ей льстит.
Все любят говорить о себе, это факт. Девять из десяти чистосердечных признаний являются следствием естественного стремления человека выговориться, рассказать внимательному слушателю историю своей жизни. Он и выговорится, сообщив в числе прочего, как так получилось, что он убил своего партнера по гольфу клюшкой.
Мама Темза в этом отношении ничем не отличалась от других. Более того, боги, как я потом понял, любят поговорить о себе даже больше, чем люди.
— Я приехала в Лондон в 1957 году, — начала Мама Темза. — Но тогда я не была богиней. А была просто глупой деревенской девчонкой, которую не помню как звали. Я приехала учиться на медсестру, но, сказать по чести, медсестра из меня была никудышная. Мне никогда не нравилось находиться рядом с нездоровыми людьми, и к тому же в моей группе было слишком много игбо. [14] Из-за идиотов-пациентов я провалила все экзамены, и меня выгнали. — Мама Темза громко цыкнула зубом. — Да, выкинули прямо на улицу. А мой прекрасный Роберт, который ухаживал за мной целых три года, вдруг возьми и скажи: «Я не могу больше ждать, пока ты решишься, и поэтому женюсь на белой сучке из Ирландии».
Она снова цыкнула зубом, и по комнате словно прокатилось эхо, ибо остальные женщины сделали то же самое.
— Мне было так плохо, — продолжала Мама Темза, — что я решила покончить с собой. Да, вот так меня обидел тот парень, напрочь разбил мне сердце. И я отправилась на мост Хангерфорд, чтобы броситься с него в реку. Но под ним вовсе не река, а железная дорога, а то небольшое ответвление, что для пешеходов, было тогда очень неопрятным. Кто только там не жил — и бомжи, и тролли, и прочие гоблины. Не годится порядочной нигерийской девушке совершать самоубийство в подобном месте. Мало ли кто может увидеть? Тогда я пошла на мост Ватерлоо, но, когда добралась, увидела великолепный закат. В его отблесках все вокруг было такое красивое, что я просто не могла заставить себя прыгнуть вниз. Потом стемнело, и я пошла домой ужинать. На другой день я встала с утра пораньше, села в автобус и поехала на мост Блэкфрайерс. Но на северном конце его стоит эта проклятая статуя королевы Виктории. Стоит спиной к реке, да, — но подумайте, какой был бы конфуз, если бы она вдруг повернулась и увидела меня на парапете?