Миссис Тейлор провела кончиком соски по верхней губе ребенка. Маленький ротик точно капканом захватил резиновый сосок, — и в комнате наступила тишина. Тельце ребенка расслабилось, и как только девочка принялась пить, выражение полнейшего счастья появилось на ее лице.
— Ну вот, Мейбл! Что я тебе говорил?
Жена молчала.
— Она голодная, вот и все. Посмотри, как сосет.
Миссис Тейлор следила за уровнем молока в бутылке. Оно быстро уменьшалось, и скоро исчезли три или четыре унции из восьми.
— Все, — проговорила она. — Теперь хватит.
— Отрывать соску нельзя, Мейбл.
— Нет, дорогой, я должна…
— Да не волнуйся ты и дай ей поесть как следует.
— Но Алберт…
— Она проголодалась, разве ты не видишь? Давай, красавица, — сказал он. — Допивай все без остатка.
— Мне это не нравится, Алберт, — сказала его жена, но не отняла бутылку.
— Она наверстывает упущенное, Мейбл…
Через пять минут бутылка была пуста. Миссис Тейлор медленно отняла соску, и на этот раз ребенок не возражал и не издал ни единого звука. Дочь мирно лежала у матери на коленях, глаза ее довольно светились, ротик был приоткрыт, губы перепачканы молоком.
— Целых двенадцать унций, Мейбл! — сказал Алберт Тейлор. — В три раза больше обычного! Разве не удивительно?
Женщина смотрела на ребенка. Губы ее сжались, на лице медленно появлялось прежнее выражение обеспокоенности.
— Да что с тобой? — спросил Алберт. — Что ты так волнуешься? Было бы смешно, если бы для того, чтобы поправиться, ей хватило каких-то жалких четырех унций.
— Иди сюда, Алберт, — сказала жена.
— Что?
— Я сказала, иди сюда.
Он подошел к ней.
— Посмотри внимательно и скажи, не замечаешь ли ты чего-нибудь.
Он внимательно посмотрел на ребенка.
— Похоже, она стала больше, Мейбл, если ты это имеешь в виду. Больше и полнее.
— Подержи-ка ее, — потребовала жена. — На же, возьми.
Он наклонился и поднял ребенка с колен матери.
— Боже мой! — воскликнул он. — Да она весит целую тонну!
— Вот именно.
— Разве это не замечательно! — сияя от удовольствия, воскликнул он. Значит, она совсем поправилась!
— Вот это-то меня и пугает, Алберт. Слишком уж быстро.
— Ерунда.
— Это все твое мерзкое маточное желе, — сказала Мейбл. — Ненавижу его.
— Ничего в нем нет мерзкого, — с возмущением проговорил муж.
— Не будь же глупцом, Алберт! Ты думаешь, нормально, когда ребенок прибавляет в весе так стремительно?
— Тебе ничем не угодить! — вскричал он. — Тебя до смерти пугает, когда она худеет, а теперь ты перепугалась, потому что она прибавляет в весе! Да что с тобой, Мейбл?
Жена поднялась с кресла с ребенком на руках и направилась к двери.
— Могу сказать только одно, — бросила она, — хорошо еще, что я здесь и слежу за тем, чтобы ты ей больше его не давал, вот что я тебе скажу.
Она вышла. Алберт смотрел жене вслед. Она пересекла холл и стала подниматься по лестнице. На третьей или четвертой ступеньке она неожиданно остановилась и несколько секунд стояла совершенно неподвижно, точно вспомнив что-то. Потом повернулась, довольно быстро сошла вниз и возвратилась в комнату.
— Алберт, — сказала Мейбл.
— Да?
— Я полагаю, в последней бутылке не было маточного желе?
— Не понимаю, почему ты должна так полагать.
— Алберт!
— В чем дело? — спросил он тихо и невинно.
— Да как ты посмел! — вскричала она.
На бородатом лице Алберта Тейлора появилось выражение боли и озадаченности.
— По-моему, ты должна была радоваться, что ей досталась еще одна большая порция желе, — сказал он. — Честное слово. А эта порция действительно большая, Мейбл, можешь мне поверить.
Стоя в дверях, мать прижимала к себе спящего ребенка и смотрела на мужа широко раскрытыми глазами. Она вся напряглась от ярости, лицо ее было бледнее, чем обычно, губы еще крепче сжались.
— Запомни мои слова, — говорил Алберт, — у тебя скоро будет едок, который возьмет первый приз в стране на любом конкурсе младенцев. Почему бы нам не взвесить ее сейчас же и не узнать, сколько она уже весит? Принести весы, Мейбл?
Мейбл подошла к столу, стоявшему посреди комнаты, положила на него ребенка и стала раздевать его.
— Да! — резко ответила она. — Неси весы!
В сторону полетели халатик и ночная рубашка. Потом она сняла с девочки пеленки, отбросила их прочь, и теперь девочка лежала голой.
— Ты только посмотри на нее, Мейбл! — воскликнул муж. — Это же чудесно! Она круглая, точно щенок!
И действительно, ребенок поразительно прибавил в весе. Худая, впалая грудь с торчащими ребрами стала полной и круглой, как бочка, а животик выдавался вперед. Странно, впрочем, но руки и ноги не увеличились в размерах в той же пропорции. Оставаясь по-прежнему короткими и костлявыми, они, точно палки, выступали из толстого тела.
— Смотри! — сказал Алберт. — У нее на животе даже волосики появились, чтобы было теплее!
Он протянул руку и уже собрался было провести кончиками пальцев по шелковистым желтовато-коричневым волоскам на животе ребенка.
— Не смей до нее дотрагиваться! — вскричала жена.
Она повернулась к нему лицом и сделалась похожей на воинственно настроенную птицу. Шея у нее вытянулась, будто она собралась налететь на него и выклевать ему глаза.
— Погоди-ка минутку, — сказал Алберт, отступая.
— Ты сошел с ума! — кричала жена.
— Погоди-ка одну только минутку, Мейбл, прошу тебя. Если ты все еще думаешь, что это вещество опасно… Ты ведь так думаешь, правда? Ну, хорошо. Теперь слушай внимательно. Я докажу тебе раз и навсегда, Мейбл, что маточное желе абсолютно безвредно для человека, даже в больших дозах. Например, почему, по-твоему, мы собрали только половину обычного количества меда прошлым летом? Скажи мне.
Отступая, он остановился от нее в трех-четырех шагах, где, похоже, чувствовал себя в безопасности.
— А собрали мы только половину обычного количества меда прошлым летом потому, — медленно произнес он, понизив голос, — что сотню ульев я перевел на производство маточного желе.
— Что?
— Вот-вот, — прошептал он. — Я так и знал, что тебя это удивит. И с тех пор я только этим и занимался прямо у тебя под носом.
Его маленькие глазки заблестели, а в уголках рта показалась лукавая улыбка.