(На другом континенте я видел лица выглядывающие из-за прутьев стальных решеток в подвальных окнах за изорванными башмаками вооруженных охранников я видел в тот день как покачиваясь из стороны в сторону заключенные со сбитыми ногами хромали по улицам охраняемые рядами штыков слышал залп
я видел мертвых лежавших в этих далеких глубоких долинах) что можем сказать мы заключенным?
в суде мы стоим напротив стены закон здесь олицетворяет здоровенный тип с сердитыми глазами и круглым, как арбуз, лицом он сидит уставившись на нас досаждающих ему чужаков иностранцев за дверью видны депутаты с винтовками в руках они вытягивают шеи они охраняют шахты они блокируют шахтерские столовые с бесплатной похлебкой
Они отрезали дорогу в долину эти нанятые люди с винтовками в руках готовые нажать на спусковой крючок они сделали нас чужаками, иностранцами на той земле где мы родились они армия победителей незаметно просочившаяся в страну они украдкой заняли все господствующие высоты на горах и холмах они собирают дань они стоят возле стволов шахт они стоят у избирательных урн
они стоят рядом когда по приказу судебных приставов выносят мебель семьи которую изгоняют из городского подвала на улицу на тротуар они появляются, когда банкиры забирают за долги ферму
они сидят в засаде готовые расстрелять забастовщиков марширующих под знаменем по боковой дороге по направлению к шахте те кого пощадят винтовки попадут в тюрьму
олицетворение закона сердито смотрит через стол его лицо покрывается пунцовыми пятнами как шея у индюка он чувствует свою силу в стрекоте автоматов пальбе из обрезов в тумане слезоточивого и рвотного газа в его власти либо дать тебе поесть, либо дать умереть с голода
он сидит спокойно за своим столом он знает что его тылы надежно прикрыты он чувствует себя прокурором судьей владельцем политическим боссом главным менеджером шахты председателем совета директоров президентом предприятия общественного пользования ответственным лицом манипулирующим холдинговой компанией
он подносит руку к телефону
депутаты толпятся у двери
у нас против них только слова
В тысяча восемьсот восемьдесят восьмом, когда агент Томаса Эдисона [40] устанавливал первый телефонный аппарат в Лондоне, он поместил в газете объявление о вакансии секретаря или стенографистки. Ему позвонил какой-то молодой англичанин кокни с торчащими бачками. Он только что потерял работу курьера. В свободное время он сам изучал стенографию, бухгалтерское дело и писал под диктовку английского издателя «Ярмарки тщеславия» по вечерам, а также стенографировал для газет речи депутатов парламента. Он был выходцем из среды мелких торговцев и теперь бился своей яйцевидной головой о крепкую структуру высшей касты, которая обрекала молодых людей его класса на нищенскую жизнь, на вечное ношение дешевых пиджаков, подневольный труд каллиграфа, унизительное подчинение. Получить работу в американской фирме – это означало поставить свою ступню на ступеньку лестницы, ведущей наверх, к самым облакам.
Он делал все, чтобы стать в глазах окружающих просто незаменимым. Когда началось телефонное обслуживание в Лондоне, ему позволили с полчаса посидеть за коммутатором. Эдисон отметил его образцовые ежедневные доклады о состоянии электрического снабжения в Великобритании
послал за ним и назначил своим личным секретарем.
Сэмюел Инселл [41] сырым мартовским днем в восемьдесят первом сошел с парохода в Америке. Его немедленно отвезли в Монло-Парк, показали несколько небольших лабораторий. Он увидел горевшие неровным светом лампочки накаливания, ярко освещавшие заснеженную территорию, – все они снабжались энергией от первой в мире электростанции общественного пользования. Эдисон немедленно посадил его за работу, и он просидел на своем рабочем месте за полночь. Наутро он вновь сидел как ни в чем не бывало за своим столом. Эдисон никогда и слышать не хотел всего этого вздора о нормированном рабочем дне, об отпусках и отгулах. Инселл проработал у него начиная с этого времени до семидесятилетнего возраста без перерыва; никакого этого вздора о нормированном рабочем дне, об отпусках и отгулах. Электрический ток превратил его лестницу успеха в скоростной лифт.
Юный Инселл сумел сделать себя человеком незаменимым для Эдисона и все больше и больше занимался сделками своего шефа. Он не знал усталости, жалости, был всегда надежен и точен, по словам самого Эдисона, как прилив и отлив, и решительнейшим образом настроенным на карьеру.
В девяносто втором он заставил Эдисона послать его в Чикаго и сделать президентом его чикагской компании. Теперь он был предоставлен сам себе. «Мое инженерное искусство, – говорил он в одной из своих речей, когда уже стал уверенным в себе царем Чикаго и мог позволить себе роскошь разговора начистоту, – касалось главным образом инженерного искусства выжимания всего что только возможно из доллара». Этот высокомерный жесткий человек с красной физиономией жил на Лейк-шор-драйв и каждое утро появлялся в своем офисе в семь часов десять минут. Ему понадобилось пятнадцать лет, чтобы слить пять электрических компаний и создать эдисоновскую компанию Содружества.
Очень рано я открыл для себя, что главное у нас, как и в любом другом общественном бизнесе, это управление производством как единой монополией.
Когда его власть в электрической области укрепилась, он завладел газом, направив его по окружающим маленьким городкам на севере Иллинойса. Если у него на пути возникали упрямые политики, то он их просто покупал. Его могущество росло не по дням, а по часам, просто невероятно. Он с презрением относился к банкирам, адвокатов он нанимал. Он сделал своего адвоката советником корпорации и через него управлял городом Чикаго.
Когда он к своему великому изумлению увидел что в Чикаго есть люди неподкупные (и среди них даже пара молодых адвокатов Рихберг и Айкс), он решил организовать шоу для публики: Большой Билл Томпсон, строитель;
дайте по носу королю Георгу,
охота за рыбками ползающими по веткам деревьев,
чикагская опера.
Все было очень и очень просто; у публики есть деньги, среди этих людей каждую минуту кто-то рождается, и после основания в девятьсот двенадцатом предприятий общественного пользования он стал использовать деньги публики для расширения своей империи. В его компаниях организовывались открытые встречи акционеров, процветала назойливая и шумная реклама, на таких собраниях мелкие акционеры могли сидеть целый день и слушать разговоры больших шишек. Профсоюзы компаний гипнотизировали своих рабочих и служащих; каждый из них должен был покупать акции своей компании, служащим предписывалось распространять и продавать акции всем, курьерам, сборщикам у конвейера, водителям трамваев. Даже Оун Д. Янг его опасался.