Мой опыт говорит мне, что самым большим помощником в увеличении производительности труда является длинная очередь безработных у ворот фабрики.
Война заставила заткнуться всех прогрессивно настроенных деятелей (какой смысл в такое время говорить о банкротстве трестов, контролировании монополий, общественной пользе) и забросила Сэмюэла Инселла на самый верх.
Он стал председателем иллинойского совета по обороне.
Теперь, с восторгом говорил он, я могу делать все что хочу.
Вместе с такой уверенностью пришло время паблисити, он постоянно был в центре всеобщего внимания, очень скоро вошел во вкус и полюбил имперскую пурпурную мантию. Если кому-то не нравилось то, что делает Сэмюел Инселл, то он автоматически становился предателем. Весь Чикаго быстро научился держать язык за зубами.
Компании Инселла расширялись, сливались, вытесняя из бизнеса конкурентов и в конце концов в руках Сэмюэла и его марионетки брата Мартина сосредоточился полный контроль за холдинговыми компаниями, директоратами и партиями акций вне контрольного пакета электростанции угольные шахты и городской транспорт в Иллинойсе, Мичигане, обеих Дакотах, Небраске, Арканзасе, Оклахоме, Миссури, Мэне, Канзасе, Висконсине, Виргинии, Огайо, Северной Каролине, Индиане, Нью-Йорке, Нью-Джерси, Техасе, Канаде, Луизиане, Джорджии, Флориде и Алабаме. (Было подсчитано, что один доллар в предприятиях общественного пользования на Среднем Западе осуществлял свой контроль за каждой тысячей семьсот пятьюдесятью долларами, вложенными в дочерние компании, которые, по сути дела, и занимались производством электроэнергии. Умело жонглируя голосами в тресте, контролирующем активы двух ведущих холдинговых компаний, он лично контролировал двенадцатую часть всего объема производимой в Америке электроэнергии.)
Сэмюел все чаще убеждал себя в том, что он всем этим владеет точно так же как и пачкой долларов в заднем кармане.
Он всегда с презрением относился к банкирам. Он, правда, и сам владел довольно многими банками в Чикаго. Но нью-йоркские банкиры готовили для него ловушку; они считали его пройдохой, перешептывались, утверждая, что его финансовая структура ненадежна. У них чесались руки чтобы поскорее завладеть тем рычагом, с помощью которого Инселл так ловко манипулировал жизнями людей демонстрировал свою силу, свою сверхсилу, как он любил повторять.
Некий Сайрус С. Итон из Кливленда, бывший священник-баптист, и стал тем Давидом, который победил Голиафа. Как говорят, он сумел убедить Инселла в том, что Уолл-стрит его поддерживает. Трудно сказать, было ли так на самом деле.
Он начал скупать акции в трех его чикагских компаниях. Инселл запаниковал в страхе потерять свой контроль, стал скупать на рынке свои же акции. Наконец преподобный Итон в сговоре со своими дружками-банкирами перепродал Инселлу его же акции по заниженным ценам, и в результате старик Инселл потерял двадцать миллионов долларов.
Крах на бирже.
Акции стремительно обесцениваются. Во всех компаниях Инселла царила такая неразбериха, распутать которую было не под силу никакому бухгалтеру, будь он семи пядей во лбу.
Воздух со свистом выходил из разорванного шарика. Инселл, отбросив в сторону свою имперскую гордыню, пал на колени перед банкирами.
Банкиры добились того, чего хотели. Чтобы спасти лицо царя, сидящего на шатающемся троне, они сделали его управляющим его же обанкротившихся компаний. Но старик никак не мог расстаться с опасной иллюзией, что все деньги – это его деньги. Когда вскрылось, что он использовал денежные фонды своих акционеров, чтобы заплатить по брокерным счетам своего брата, то такая наглость поразила даже федерального судью.
Инселла вынудили подать в отставку.
Он занимал директорские места в восьмидесяти пяти компаниях, был председателем правлений еще шестидесяти пяти, президентом еще девяти; на подписание всех прошений об отставке ему пришлось затратить целых три часа.
В качестве вознаграждения за его услуги, оказанные монополии, его компании назначили ему ежегодную пенсию размером восемнадцать тысяч долларов. Но общественность не унималась, требовала проведения расследований всех его финансовых преступлений. Когда он взятками заткнул рот газетчикам, на него окрысились политики. Сэмюел Инселл сразу понял, откуда дует ветер, и тут же смылся с женой в Канаду.
Начался долгий процесс его выдачи. Тогда он улетел в Париж. Когда и там власти стали нажимать на него, он незаметно выскользнул из Франции в Италию, оттуда на самолете долетел до Тираны, потом на другом до Салоник и, наконец, поездом до Афин. Там хитрый старый лис лег на дно. Деньги в Афинах творили такие же чудеса, как и в Чикаго в старые добрые времена.
Американский посол предпринял демарш, чтобы Афины выдали его Америке. Инселл тут же нанял целый хор эллинов – адвокатов и политиков, – а сам спокойно сидел в холле отеля «Великобритания», ожидая, когда они заведут посла в такие темные дебри мошеннической юриспруденции, которые были похуже той непреодолимой неразберихи, царившей в его холдинговых компаниях. Потомки Демосфена торжествовали. Зуд предков к правосудию по-эллински временно стих. Сэмюел Инселл прекрасно обосновался в Афинах. С волнением наслаждался величественным Парфеноном, с удовольствием наблюдал, как пасутся козочки на Пентеллийских холмах, посещал здание античного ареопага, восхищался мраморными фрагментами статуй, приписываемых знаменитому ваятелю Фидию, вел переговоры с местными банкирами о реорганизации общественных предприятий в Греции, как утверждают, даже занимался разработками бурого угля в Македонии. Его имя было у всех на устах, в Афинах в его честь звучали застольные тосты; мадам Куриумджу-оглы, живая, деятельная жена одного купца из Багдада, посвятила всю себя созданию его душевного комфорта. Когда первая попытка его выдачи провалилась, он, задыхаясь в крепких объятиях своих четырех адвокатов, заявил в зале суда: Греция – маленькая, но великая страна.
Эта идиллия прервалась, когда администрация Рузвельта начала давить на греческое министерство иностранных дел. Адвокаты в Чикаго уже собрали горы необходимых показаний и теперь требовали все более сурового наказания.
Наконец, после множества задержек (он нанял не только адвокатов, но еще и кучу врачей, которые взывали к небесам, клялись, что их пациент немедленно умрет, стоит ему только покинуть Аттическую долину с ее редчайшим живительным климатом)
ему было предписано как нежелательному элементу в течение двух суток выехать из страны к величайшему негодованию всего балканского общества и ужасно расстроенной мадам Куриумджу-оглы.
Тогда он нанял «Майотис», небольшое грязное грузовое судно, и всполошил все средства массовой информации, отбыв на нем в неизвестном направлении.
Появились слухи, что новоявленный Одиссей плывет в Аден, на острова южных морей, что он приглашен в Персию. Однако через несколько дней он, измученный морской болезнью, – на Босфоре, по пути в Румынию, куда ему посоветовала отправиться мадам Куриумджу-оглы под защиту ее приятельницы Ла Лупеску.