Мадди отнесла поднос в большую спальню с кроватью, стоявшей у окна, которое выходило на пустошь. В комнате пахло лизолом и дымом. От запаха цветов, стоявших на туалетном столике, Мадди на мгновение затошнило.
Занавески из темной парчи были откинуты, чтобы старуха, подпертая подушками, могла смотреть в окно, на холмы. Выглядела она лет на сто. Искривленное, осунувшееся лицо, стеклянные глаза, из уголка рта тянется струйка слюны.
Это не бабушка! Не Плезанс Матильда Белфилд, знаменитая бой-баба, твердый орешек! Ее место заняла маленькая старая ведьма из сказки. Просто иллюстрация из книжки братьев Гримм! Тень женщины, которой она была когда-то.
Мадди невольно отпрянула.
Дневная сиделка в накрахмаленном фартуке и колпаке улыбнулась, взяла поднос и ретировалась в гардеробную, чтобы спокойно покурить.
Мадди коснулась бабушкиной руки. Нет, скорее, костлявой лапы.
Ястребиные глаза уставились на нее.
– Это я, Мадлен, – пролепетала она.
Старуха попыталась что-то сказать, но из ее глотки вырывались только несвязные звуки. Какой это кошмар – быть недвижимой и безмолвной. Только кривая полуулыбка и вздох.
Поэтому Мадди стала весело трещать о мисс Майер и девочках из колледжа. О жутких ужинах мисс Ффрост, о том, как холодно и противно в Лидсе. Она гладила бабушку по руке, стараясь не заплакать от потрясения. Видеть столь печальный конец такой гордой жизни… Все выцветает, вянет, как уголки занавесок, выгоревших на солнце.
В комнату вернулась сиделка и сменила Мадди. Та бросилась в свою комнату, внезапно почувствовав знакомую усталость. Поездка была долгой, и спина разболелась не на шутку. Она лежала, разглядывая знакомую лепнину на потолке, мысленно умоляя ребенка не толкаться и дать ей хоть немного отдохнуть. От постоянного шевеления в животе хотелось вопить.
– Не хочу тебя чувствовать! Не хочу знать, что ты там! Убирайся!
Атмосфера за ужином была напряженной, хотя Плам и Джерри были исключительно вежливы друг с другом.
Прибыла ночная сиделка, готовая приступить к своим обязанностям.
Такая щедрость была идеей Джерри. А Плам не возражала против расходов. Тревога и волнения совсем ее извели. И выглядела она не слишком.
Волосы забраны в узел. Одета в серую двойку и серые фланелевые брюки. В ушах поблескивали жемчужные серьги. Мадди вдруг увидела перед собой поблекшую женщину средних лет и очень несчастную.
Всякая мимолетная надежда на возможность во всем ей признаться мигом увяла. Похоже, силы Плам на исходе. Она устала делать вид, что все хорошо, устала от ухода за свекровью. Мадди гадала, сколько еще протянет старуха. Она лежала несколько недель, и было ясно, что улучшения не предвидится. Ее сердце само решит, когда с него довольно, и его последний удар навеки унесет ее из этого мира.
Разговорчивые сиделки объяснили Мадди, чего ожидать.
– Мы позовем, если будут какие-то перемены. Бедняжке недолго осталось.
Бабушка возмутилась бы, услышав слово «бедняжка» в свой адрес. Но Мадди слишком устала, чтобы протестовать. Скорее бы уснуть и дать отдых ноющей спине.
Утром Мадди направилась было к конюшне. Но на полпути передумала. Не поедет она верхом на Монти. Усталость не уходила. Ломило все тело, словно начинался грипп.
Но тут она вспомнила, что сегодня у Глории выходной, так что есть шанс с ней пообщаться. Захватив с собой портфель с заданиями, на случай, если не застанет Глорию и придется посидеть под Древом Победы и просмотреть тетради, она с облегчением вдохнула весенний воздух.
Сегодня выдалось особое утро, какие бывают только в Дейлс, когда с холмов дул прохладный ветерок, покачивавший голые ветви кустов на заросшем травой склоне, где высилась каменная ограда, идущая от дома до хостела.
На склонах цвели примулы и кустики фиолетовых фиалок, мать-и-мачеха и сочная зеленая трава. Природа вновь оживала, приближая лето, когда Мадди тоже должна дать миру новую жизнь.
* * *
К своему облегчению, она увидела Глорию, развешивавшую белье. Пламенеющие волосы были спрятаны под шарфом, как у цыганки. При виде Мадди она улыбнулась:
– Мадди! Наконец-то ты приехала! Какие новости? Я слышала, дела не слишком хороши.
Мадди устало покачала головой:
– Нальешь мне чаю?
– Есть кое-что получше! Горячий Вимто, Боврил [43] , отвар одуванчика и лопуха, – выбирай! – рассмеялась Глория и, подхватив корзинку с бельем, направилась к крыльцу.
– Прекрасный день для стирки!
– Как же я рада тебя видеть!
– В доме просто ужасно. Все ждут смерти бабушки. Я думала, она проживет сто лет! Тетя Плам похожа на тень. Носится по дому, как девочка на побегушках!
– Я слышала, это она нашла миссис Белфилд. Они поссорились перед тем, как все это случилось. Бедная мисс Плам! Говорят, его милость навсегда уехал в Лондон, и Бруклин будет продан, как только старую миссис Белфилд похоронят…
Но Мадди уже не слушала. Странная теплая жидкость бежала по ногам. Она подумала, что обмочилась, и, пощупав слаксы, поняла, что так оно и есть.
– О, нет! – вскрикнула она.
– Что случилось? – спросила Глория. Но тут же увидела лужу на каменной плите.
– Господи, что это?
– Ничего. Мне лучше уйти. Я только что описалась… можешь такому поверить? В моем-то возрасте!
Мадди повернулась, но острая боль резанула живот, заставив согнуться, Глория метнулась к ней.
– Зайди ко мне, да поскорее! У тебя понос?
– Нет, не думаю… похоже, я рожаю, – прохрипела Мадди, не в силах взглянуть в глаза Глории. Она тайком прочитала в библиотеке все, что могла, о беременности и родах.
– Да брось втирать мне очки! Дури кого другого! – отмахнулась Глория. Но, увидев панический взгляд Мадди, поняла, что та не шутит.
– Чем ты занималась в Лидсе?
– Это случилось не там. Здесь. Прошлым летом. Мы с Дитером попались. Этого не должно было случиться. Но случилось. У меня будет ребенок, но не сейчас! Еще слишком рано.
– Там кто-нибудь знает?
Глория кивнула в сторону дома.
– Конечно, нет. Никто, кроме тебя. Ты должна мне помочь. Говорю же, преждевременные роды, и я не знаю, что делать.
– Насколько преждевременные?
От напряжения на веснушчатом носу Глории выступили капельки пота, но она с неожиданным сочувствием уставилась на Мадди.
– Не знаю… еще месяца три…
– Если лечь и отдохнуть, возможно, все прекратится. Пойдем, обопрись на меня, и я отведу тебя наверх. Сейчас в доме, кроме меня, живет только Элис Наттол, а она сегодня в утренней смене, а потом пойдет делать перманент у Сьюзен. Так что я здесь одна.