Элизабет тихо рассмеялась.
— О, сэр Уильям, он всегда такой. Не обращайте внимания. Он любит забавляться с людской уязвимостью. Это помогает проводить долгие дни и ночи в море, когда стихает ветер и повисают паруса.
Диего и Болтфут взяли Кортни под руки и усадили на место.
— За сэра Уильяма Кортни! — пророкотал Дрейк. Он ни на дюйм не отступил перед угрозой нападения, и его широкая грудь вздымалась словно у бойцовского петуха.
— Господь Всемогущий, умягчи этого человека, пока он нас всех не зарезал. — Он сунул руку в карман камзола и вытащил сверток голубого бархата. — Мадам, — сказал он, картинно передавая его своей супруге, — золотое ожерелье с жемчугами и рубинами, все камни добыты на разных континентах, а жемчуга из разных океанов. Окажите мне честь и примите сие скромное подношение в знак моего уважения вашей верности и добродетели.
Элизабет прикрыла рот рукой, изображая удивление, словно бы она прежде уже не получила сотни подобных безделушек от своего ослепленного любовью супруга.
— Что ж, один из способов не дать ей сбежать с каким-нибудь беспутным монахом, — прошептал Диего на ухо Болтфуту.
Болтфут зловеще улыбнулся. Но он заметил и кое-что интересное: кто из собравшихся во время ссоры вскочил, чтобы защитить Дрейка, а кто — нет.
С самого начала пути на запад Шекспира преследовали неудачи. Двигаясь по дороге, изрытой ямами, в которые мог провалиться человек, и залитой грязью, в которой можно было утонуть, его серая кобыла, проехав десять миль по графству Суррей, охромела. Он оставил лошадь у крестьянина, пообещав ему шестипенсовик, если тот хорошенько о ней позаботится, и отправился пешком к ближайшей деревне, чтобы добыть другую лошадь. На нем была та же одежда, в которой он вышел из дома утром: накидка из медвежьей шкуры, камзол, бриджи, чулки и меховая шляпа. У него не было багажа или мешка, лишь кошель с монетами, которых с лихвой должно было хватить для путешествия. Отправляясь в одиночестве, он понимал, что может стать легкой добычей для бандитов с большой дороги. Прекрасный крой его одежды невозможно было скрыть даже под брызгами грязи. В этой бедной местности повсюду скитались банды грабителей или просто бродяги.
Дорога к деревне заняла два часа. Промокшие насквозь сапоги облепила грязь. Завывал ветер, и ему то и дело приходилось перелезать через поваленные на дорогу деревья. Ко времени, когда он подошел к броду, расположенному на востоке от деревни, Шекспир был голоден, вымотан, терял терпение и понимал, что время уходит.
Паром оказался немногим лучше обычного крепкого плота из старого дуба, который переправлялся через реку при помощи толстых пеньковых канатов, прикрепленных к вкопанным по обеим сторонам реки столбам. На пароме могли разместиться тяжелая подвода, полдюжины фермерских лошадей и скот. Но сейчас из пассажиров был лишь Шекспир, которому паромщик предложил утолить голод тушеной бараниной. Пока они пересекали реку, Шекспир с аппетитом уплетал баранину: он целый день ничего не ел. Закончив, он поблагодарил паромщика и спросил, не пересекал ли недавно реку одинокий всадник.
— Ваша правда, господин. Был здесь всадник, часов пять тому назад. Он не стал спешиваться и из седла показался мне очень высоким, а еще у него не было бороды. Он почти не разговаривал, так что я мало что о нем могу сказать. Думаю, этот человек сменил коня в конюшне Бена, моего брата, быть может, он ему что-нибудь рассказал. Спросите его.
— Спрошу. Полагаю, вы повстречались с человеком, который собирается убить сэра Френсиса Дрейка. Мне нельзя терять ни секунды.
Когда Дрейк и его команда достигли Дувра, ветер начал ослабевать. Причал был забит кораблями, которые укрывались от штормов, разыгравшихся в Канале, их мачты и такелаж представляли собой сплошной спутанный клубок, который, появись поблизости испанское судно, мог превратиться в пылающий костер.
Если Болтфут и устал после долгой поездки, то не подавал виду. Его взгляд по-прежнему напряженно следил за местностью; бывалый моряк не позволит усталости помешать его дозору. Группа остановилась на мощеной булыжником пристани. Внизу волны бились о галечный берег. С расстояния Канал казался испещренным белыми пятнами. Ни одно судно не смогло бы пересечь его в такой шторм.
Капитан Стенли наклонился к Дрейку.
— Найти гостиницу, сэр? — спросил он, желая устроиться с комфортом.
Дрейк посмотрел на него, как на безумца.
— Нет, клянусь Богом! Вы что, так ослабли, что вам понадобился постоялый двор и мягкая постель, вас не устраивают каюты и гамаки? Отправляйтесь на борт, сэр, и освободите капитанскую каюту для миледи. Украсьте все цветами и проследите, чтобы ей подавали деликатесы на самой лучшей посуде. Сегодня вечером за ужином должна быть музыка. Виолы подойдут. — Он взглянул на сэра Уильяма Кортни, который ехал в двадцати ярдах позади них в дурном настроении и с ненавистью во взгляде. — Вы любите музыку, сэр Уильям? Или это тоже грех согласно вашей религии? Сэр, отужинайте с нами сегодня, а после у вас будет шанс исповедоваться кардиналу-епископу.
— Уж лучше я буду голодать, чем отужинаю с вами, Дрейк. Этой ночью я остановлюсь в гостинице, как предлагал капитан Стенли.
Дрейк разозлился.
— Марш на борт моего корабля, Кортни, я — здесь главный и держу ответ лишь перед Богом. Если желаете путешествовать со мной и если вы — джентльмен, вы отужинаете со мной. А если нет, оставайтесь здесь, в Дувре, и ждите, когда вас подберет груженая оловом посудина, направляющаяся на запад к оловянным рудникам.
У Кортни не осталось выбора.
— Вы знаете, что я не могу ждать. Если таковы ваши условия, я вынужден принять их. Но придет день, и я отплачу вам той же монетой. Однажды все, что принадлежит вам, станет моим.
Дрейк беззаботно рассмеялся.
— Сэр Уильям, будь я бледным юношей, внимающим папистским страшилкам, я бы всю жизнь прятался бы дома под одеялом.
Неожиданно Кортни резко осадил свою лошадь и выпалил прямо в лицо Дрейку:
— Я — преданный короне патриот. Моя вера не мешает мне любить Англию и королеву! — прорычал он.
Болтфут и Диего тут же подъехали поближе, но Дрейк рассмеялся.
— Так на чьей же стороне вы будете, сэр Уильям, когда начнется вторжение? Когда папа римский прикажет вам восстать против нашей королевы? Разве он не отлучил ее от церкви и не объявил, что убить ее — не грех, а наоборот, богоугодный поступок? Чьему приказу вы подчинитесь: вашего папы или вашей королевы?
— Будьте вы прокляты. Теперь мне понятно, почему люди так часто восстают против вас или отказываются путешествовать на ваших кораблях.
Ричард Топклифф ополоснул руки в придорожной поилке для лошадей. Ньюуолл, командир персевантов, с почтением наблюдал за ним. Магистрат Ричард Янг стоял, небрежно опершись локтем о деревянную подпорку загородки, построенной для того, чтобы сдерживать зевак. Большая и шумная толпа расходилась по своим делам, ибо пляска смерти, на которую они пришли поглазеть, уже закончилась. На виселице у церкви Святого Джайлса безжизненно покачивалось на ветру тело приговоренного.