— Чад, ты прекрасно понял мои слова. А Эмилия… ах, Эмилия, ты слишком хороша для этой Игры. Слушайте, сейчас в самом безопасном положении находится Марк, потому что он вышел. Вышел чистым, вышел рано. Чем дольше вы остаетесь в Игре, тем опаснее она становится. Если, разумеется, вы не истинный игрок и если вам не хочется попасть на настоящее суровое испытание.
— Ну а вы-то? — спросил Чад. — Вы тоже выходите на ранней стадии?
— Не знаю, — ответил Средний. — Повторяю, все зависит от того, в чем заключается истина. Может, и нет. Мне просто не хватает духу, чтобы продолжать… Желаю удачи! — Средний развернулся и зашагал к дому. Со спины он казался совсем стариком, в толстых шерстяных брюках и пиджаке, сутулый, на него будто давила тяжесть прожитых лет.
Чад покосился на Эмилию, заметил на ее красивом лице легкое замешательство вместе с долей страха. Именно тогда Чад понял: Средний прав — Эмилии не место в их Игре. И ему, Чаду, пора сделать доброе дело.
XLVI(iii). — Чад, ты что-нибудь понял? О чем он вообще говорил?
— Эмилия, по-моему, он двинутый. Честно говоря, я ничегошеньки не понял.
— Как, по-твоему, нам надо передать его слова остальным?
— Что передавать-то? Загадку сфинкса? По-моему, лучше вообще о нем забыть.
Чад развернулся, и Эмилия тоже. Они зашагали назад, к мостику.
— Давай поговорим о чем-нибудь другом, — предложил Чад.
— О чем, например? — спросила Эмилия.
— Например, о загадках. Объясни мне что-нибудь такое, чего американцы просто не понимают… не могут понять.
— Тогда давай пойдем помедленнее. До пруда идти всего пару минут, я ничего не успею рассказать.
— Ну и насмешила ты меня, Эмилия! Нет, честно, ты очень веселая.
— Господи, Чад, ты у Джека научился язвить! Это начало конца. Ну, говори, чего ты не понимаешь. Хотя почему ты спрашиваешь меня, а не Джолиона… — Чад засунул руки в карманы и сжался, как испуганный подросток, который собирается впервые в жизни пригласить девушку на свидание. Но Эмилия ничего не замечала, беззаботно шагала с ним рядом.
— Если честно, Эмилия, мне кое-что непонятно как раз насчет тебя, — начал он. — Точнее, насчет твоего отца. Почему ты так заводишься, если кто-то вспоминает шахтерскую забастовку? Я совершенно ничего не понимаю.
— Куда уж тебе, Чад! Вряд ли наша шахтерская забастовка считалась у вас в Штатах важной новостью. Да и у нас о ней уже почти забыли.
— Так расскажи, что тогда произошло.
Эмилия поджала губы:
— Вряд ли мой рассказ будет спокойным и взвешенным.
— А зачем мне спокойный и взвешенный рассказ? — возразил Чад. — Мне интересно твое мнение, Эм.
— Тогда слушай… — Эмилия вдруг посуровела, а сердце Чада учащенно забилось. — Итак, во-первых, тебе нужно знать: в нашей стране добывающая промышленность национализирована. И находится на дотации как неприбыльная отрасль. Многие понимали: надо что-то менять. Возможно, они даже были правы. Но до сих пор внутри у меня все кипит из-за того, как они принялись за дело. Тэтчер и ее тори жаждали крови. Они с самого начала задумали переломить хребет профсоюзам. Из-за них все так получилось…
Шахтерская забастовка началась в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году. За десять лет до нее, в семьдесят четвертом, предыдущая забастовка явилась причиной отставки правительства Хита — он тоже был тори. Они сразу же стали готовить ответный удар, собрались в следующий раз отомстить горнякам… Так и вышло. Консерваторы пытались держать свой план в тайне, но кое-что все же просочилось наружу. Если подумать, нетрудно прийти к выводу — они довольно четко начали воплощать свой замысел…
Во-первых, втайне копили запасы угля на электростанциях, чтобы забастовка не имела успеха. Затем объявили о закрытии двадцати нерентабельных шахт, таким образом оставив без работы двадцать тысяч человек. Они, конечно, понимали: профсоюзы вынуждены будут пойти на ответные меры, у профсоюзов просто не оставалось выбора. Так что забастовка началась как почти все забастовки. Только правительство ответило совершенно по-другому. Их главная цель заключалась в том, чтобы раздавить профсоюзы, оставить на стране свой отпечаток. Бороться честно тори не собирались. Они использовали против нас МИ-5 — нашу секретную службу. Они знали о каждом следующем шаге профсоюзов. А потом Тэтчер произнесла речь, в которой сравнила требования шахтеров с фолклендским конфликтом. Вот что она сказала: «Нам пришлось бороться с врагом за пределами страны, на Фолклендских островах. Мы всегда должны знать о внутреннем враге, с которым труднее бороться и который представляет бо́льшую опасность для свободы». Примерно так. Она хотела именно этого — еще одной войны.
В нашем городке половина мужчин трудоспособного возраста работала на шахте. Так было и в соседнем городке, и во всей округе. Безработица затронула всех, и все радовались хоть какой-то работе. Интересно, на что надеялась Тэтчер? Неужели полагала, что люди, у которых отняли работу, отняли средства к существованию — у них самих, у сыновей, у зятьев — ничего не предпримут? Шахтеры объявили общенациональную забастовку, образовали пикеты. К нам перебросили полицию из других районов страны, правительство боялось, что местной полиции духу не хватит напасть на своих. И началась настоящая война. Всё как они и хотели. Пикеты разгоняли отряды конной полиции, бастующих били дубинками. Догоняли и били по затылку…
Была зима, и правительство Тэтчер особо позаботилось о том, чтобы ни сами забастовщики, ни члены их семей не получали никаких льгот и субсидий. В соседнем городке погибли два брата, мальчики-подростки. Их завалило шлаком, когда они рылись в отвалах, собирая кусочки угля. Мальчики погибли, они пытались согреть своих близких, потому что у их отца не было денег платить по счетам…
Представь себе, Чад, так поступало наше правительство с гражданами нашей страны! По приказу Тэтчер за нами шпионили, нас запугивали, били, разгоняли, а потом морили голодом до тех пор, пока нам не пришлось сдаться. Все как они и задумывали с самого начала, десять лет назад. Они отомстили. Тэтчер победила, Чад, она нас просто избила, причем с огромным удовольствием.
— Ох, Эмилия, прости, я же не знал, — сказал Чад. — Если бы знал, я бы вряд ли… — Чад замолчал, и в этом заключался его подарок Эмилии.
— Что бы ты «вряд ли», Чад? — заволновалась Эмилия, догадываясь, что Чад спрашивал ее не просто так.
— Эмилия, извини, я не должен был… я не хотел…
Каждая пауза — подарок ей. Золото, ладан, миро.
XLVI(iv). — Чья это была идея? — еще издали закричала Эмилия.
До остальных оставалось шагов пятьдесят. Она приближалась стремительно, ее шелковый шарф развевался.
— Твоя, Джек? Наверняка твоя. Ах ты, подонок!
Джолион, Джек и Дэ неподвижно сидели на одеяле для пикника. Джек даже не поднял руки вверх. Они застыли в изумлении, а Эмилия продолжала наступать на них: