Выстрелы не стихали. Люди пятились, кричали. Вот еще один развернулся, за ним другой, третий. Покалеченная публика ковыляла прочь. Кто-то прихрамывал, у кого-то руки висели плетьми. Чубатому узбеку добротный «массаж» обработал спину, он кандылял как парализованный. Вся толпа рванула к лесу, и безумный замысел ментов становился более-менее понятным. Покалечить, лишить мобильности, загнать в лес (из которого, ввиду особенностей ландшафта, нет выхода), а там уж и устроить безопасную охоту с избиением и «расстрелом». Прекрасное занятие для выходного дня. Такая релаксация… Практически все арестанты бежали к лесу, только один сменил направление и подался к реке, буйствующей под обрывом. Он бежал замысловатыми восьмерками, подволакивая ногу и озираясь. Под одобрительные выкрики подельников майор Джулай вскинул ружье и картинно прицелился, расставив ноги. Грохнул выстрел. Арестант продолжал удаляться. Ругнувшись, Джулай переломил ствол, зарядил, снова прицелился. И снова промазал! А несчастный уже приближался к обрыву, и только Богу известно, что было у него на уме.
– Охотой тебе не прокормиться, Серега! – засмеялся Шалашевич.
Пролаял выстрел. Еще одна картинная поза – моя соседка Эльвира стояла, расставив ноги на ширину плеч и выбросив вперед правую руку с черным пистолетом. Это был хороший выстрел. Пуля просвистела у беглеца над ухом. Намек понятен – следующая мимо не пролетит. Он рухнул на колени, не добежав до обрыва нескольких метров, опустил голову, сделав руки в замок на затылке, и повернул трясущуюся от страха физиономию. Эльвира выразительно повела стволом, показывая на лес. Арестант соображал туговато. Прогремел второй выстрел – практически показательный. Пуля опалила висок и едва не отхватила оттопыренный палец. «Мыслитель» сообразил – подпрыгнул, засеменил, подволакивая ногу, к лесу. Его товарищи по несчастью уже скрывались в чаще. На заключительном этапе безумного кросса в них уже никто не стрелял. «Расстрельная команда» перезаряжала. Худощавый субъект с окладистой бородкой забросил за спину «стрелялку», поднял бейсбольную биту, валявшуюся под ногами.
– Ну, что, леди и джентльмены? – возвестил майор Калинин, озирая войско, предвкушающее развлечение. – Зверье в капкане. Сделаем это? Не посрамим родное ведомство? А главное, не забываем, что нам противостоят злостные рецидивисты и прочая криминальная шелупонь, которую, собственно, и не жалко.
– Разговорился ты, Пашуня, – засмеялась Эльвира. – Ладно, топаем и поменьше болтаем.
Полтора десятка человек, растянувшись цепью, неторопливо побрели к лесу.
– Эй, а я? – обиженно выкрикнул тот, что держал меня за шиворот.
– Сегодня не твой день, Демидыч! – не оборачиваясь, бросил Плющихин.
Вайман встрепенулся и что-то казал Эльвире. Последняя, поколебавшись, кивнула, глянула в мою сторону, и косая усмешка скособочила лицо.
– Я тебя заменю, Демидыч! Мужики, без меня начинайте! – крикнул Вайман и припустил обратно.
– Подумаешь, цаца какая… – ревниво покосился ему в спину Джулай.
– Вайман, держи! – Эльвира швырнула Вайману наручники, и тот поймал их в прыжке на бегу – как баскетболист мяч. – Закончишь, прикуешь ее куда-нибудь. Да понадежнее! И не сильно усердствуй, она еще нужна!
– Яволь, фрау! – загоготал, подбегая ко мне, Вайман. Он раскраснелся, даже язык высунул в предвкушении. Смена караула прошла без церемоний. Обрадованный Демидыч припустил за товарищами, а Вайман швырнул на землю наручники, короткое ружьецо, стреляющее резиновыми пулями, рухнул на колени и уставился на меня оголодавшим взором.
– Что, детка, поскучаем? Эльвира Алексеевна дала свое высочайшее «добро».
Меня в очередной раз пронзил махровый ужас. Затряслись поджилки, зуб на зуб не попадал. Я хотела подняться, но тело ниже пояса сделалось ватным, не слушалось команд мозга.
– Не хочешь скучать? – вник в мои терзания старший лейтенант полиции. – Ничего, дорогуша, сейчас излечим… Знаешь, как это называется? – покосился он на своих товарищей, исчезающих в лесу. Ясное дело, не хотел набрасываться при свидетелях.
Я знала, как это называется! Страхом негативной коммуникации!
Его заводил мой трепет, он млел от него, мял меня, месил, как котлету… и вдруг метнулся – я не успела даже выставить кулачок. Я стонала от отвращения, а он придавил меня к земле, дыхание его срывалось, сочилась слюна. За что мне такие страдания! Я яростно мотала головой, а он ржал, продолжая вдавливать меня в землю, и стал расстегивать пуговицы.
– Ну, давай же, крошка, не сопротивляйся… Сейчас ты добьешься того, что мне нужно…
Я обезумела от страха и ненависти. Клянусь, дай мне автомат, запас патронов и свободу действий, я бы собственной рукой вколотила все эти патроны ему в глотку! С ясной отчетливостью я поняла: а ведь сейчас он сделает это! Шутки кончились, его никто не остановит. Трещали кости, скрюченная длань уже рвала молнию на джинсах. Я мычала, описывая фигуру, похожую на знак бесконечности, и разбросала руки, отчаянно шаря ими по земле. Боже, помоги! Почему в американских фильмах все герои, оказываясь в подобных ситуациях, обязательно что-нибудь находят, чем можно треснуть противника по голове? Кирпич, пустая бутылка, кусок железной трубы… А рядом со мной сейчас ничего не было!
Насильник в обличии полицейского уже справился с моими джинсами, отчасти их стащил, порвал вполне приличные трусики из прошлогодней коллекции «Anabel Arto» (специально приобретенные, чтобы пощеголять перед Вадиком, но он, скотина, их даже не заметил) – и теперь принимался за молнию на собственных штанах. Вайману было неудобно, но он справлялся. А я извивалась из последних сил. Не сказать, что я совсем ничего не нашла, – это было что-то большое, железное, оказавшееся ружьем, брошенным Вайманом. Дотянувшись до кончика ствола, я никак не могла подтянуть его к себе, да и как справиться с этим ружьем одной рукой? Я выгнулась и дотянулась до чего-то еще, тоже из металла. Наручники – то, чем нужно приковать меня после акта страстной любви! Две разомкнутые стальные дуги и тонкая цепочка между ними! Насильник, шумно отдуваясь, уже раздвигал мои ноги, а я обхватила дугу, при достатке воображения способную сойти за кастет. Мало, этой штукой его не одолеть. В моих руках отнюдь не геркулесова сила. Я быстро перебирала пальцами цепочку, подтянула к себе вторую дугу, сложила их вместе, сжала в кулачок… И когда он набрал полные легкие воздуха, чтобы добиться наконец моей «благосклонности», треснула его по виску самодельным кастетом!
Он мотнул головой и шумно выпустил воздух – словно шарик воздушный лопнул!
– Ты что творишь, сука? – с налившимися кровью глазами выкрикнул Вайман, но сознание терять даже не думал!
Я ударила еще раз – в полном отчаянии. Еще раз, еще. Он наконец отпустил меня, отпрянул, чтобы врезать кулаком по носу. Расстояние между нами выросло, и я ударила прямой наводкой – в переносицу! Удар получился на славу! Глаза полицейского сбились в кучку, из рассеченной кожи хлынула кровь. Я замолотила что есть мочи – по носу, по лбу, по глазам! Он пытался перехватить мою руку, кровь заливала глаза – и перехватил, паршивец! Но я напряглась, повела бедром – и сбросила его с себя! Он взревел, как раненый бизон, начал подниматься, утирая рукавом кровь, а я уже взлетела и, отшвырнув браслеты, бросилась бежать к навесу с дровами, запрыгнула на дощатый помост, обернулась. Господи, этот кровавый ужас мчался за мной, простирая раскоряченные длани! Мама дорогая, дело попахивало уже не просто изнасилованием, а полноценным убийством! Я пятилась от него, обливалась слезами, завороженная этой яростью. А он увидел, что я не бегу, восторженно взревел, запрыгнул на настил. Тут я, метнувшись к поленнице с дровами, просто смела верхний слой ему под ноги! Попятилась дальше, а он влетел в дрова, поскользнулся, исполнил танец и рухнул ничком, треснувшись лбом о чурку с острой гранью. Но все равно продолжал копошиться, двигая разъезжавшимися ногами – живучий оказался, гад. А я уже метнулась на другую сторону поленницы, поднатужилась, стала сталкивать слой за слоем. Хотелось верить, что они падают именно туда, куда надо. Сдавленные хрипы подсказывали, что я не ошиблась. Я схватила сучковатую чурку, обняла ее покрепче и побежала обратно. От беготни по сектору окружности уже кружилась голова. Под грудой дров рычал, обливаясь кровью, старший лейтенант полиции. Теперь я, кажется, понимала смысл расхожего понятия – «в дрова». Он был уже не боец, но пока еще в сознании. А моей ярости в этот час хватило бы на десятерых! Я свалилась перед ним на колени – как раз в тот момент, когда он, возрождаясь как птица Феникс из пепла, расшвырял сосновые и березовые чурки, приподнялся на руках, подтянул колено, поводил вокруг себя мутными глазами и оскалился. Я треснула его по лбу острой гранью чурки.