– Богдан? – тут же признал бывшего прапорщика и мужчина.
– Может, ментов вызвать? Я его номер запомнил.
– Не надо ментов. У меня с ними отношения традиционно не складываются. Да и ты ему врезал. Не все так однозначно.
Ростислав шарил руками в снегу. Наконец отыскал свой планшетник, протер экран рукавом и ухмыльнулся:
– Работает.
Он был человеком творческим. Раньше учился на кинорежиссера, правда, свой дебютный фильм так и не снял, потом работал в театре, откуда его, в конце концов, выгнали. Князев уже понял, что старый знакомый еще не отошел от недавней пьянки.
– Ты чем сейчас занимаешься? – спросил Ростислав.
– На работу сегодня устроился охранником.
– Так, ведь это повод.
– Повод для чего?
– А что, ты мне не проставишься?
– Пошли в «Вечерний огонек».
– А потом? Это же только себя раззадорить. Да и зачем переплачивать? Ты по-прежнему один живешь? – сыпал вопросами Ростислав, подводя Богдана к нужному, с его точки зрения, решению.
– Черт с тобой, пошли ко мне.
– Само собой, через магазин.
Закупились быстро. Две бутылки водки позванивали в пакете, плюс к спиртному приобрели минералку, томатный сок, колбасу, хлеб и три помидора. Ростислав выглядел счастливым. Предложи Князев выпить по чуть-чуть прямо на улице, он, не раздумывая, согласился бы.
Бывший режиссер внезапно остановился возле подъезда. Вытащил планшетник и стал снимать двух облезлых бездомных собак, гревшихся на канализационном люке.
– Какие типажи, – крутил он головой. – Труднее всего, друг мой, снимать животных и детей. Им не объяснишь, что нужно делать в кадре. Они просто живут, им плевать на популярность. Правда, Хичкок утверждал в одном из своих интервью, когда у него спросили, как ему удалось организовать чаек во время съемок его шедевра «Птицы», что он просто много им заплатил.
У Ростислава была странная манера говорить. Если произносил короткую фразу, все было понятно. Если начинал длинную, то путался, менял подчиненные предложения местами.
– Птицам заплатил, что ли? – переспросил Богдан.
– Это он так сказал. Лукавил гений. Но секрет какой-то знал. Ты фильм «Птицы» смотрел?
– Не помню.
– Значит, не смотрел. Один раз, увидев такое, уже до смерти не забудешь. Это тебе не мыльный сериал по телевизору. Теперь таких фильмов уже не делают. Перевелись настоящие гении. Все настоящее искусство в андеграунд ушло – в подполье. Вот, как я.
Ростислав торопливо поднимался за Князевым по лестнице, тяжело дышал, чувствовалось, что со здоровьем у него «не ахти», но желание выпить подгоняло в спину. В прихожей, когда разделись, Богдан сразу же почувствовал, что бывший режиссер несколько дней не менял носки. Ростислав не стал дожидаться, пока хозяин напомнит ему об этом обстоятельстве.
– Извини, я на минутку.
Он метнулся в ванную. Зашумела вода. Мылся он не долго, вышел босиком, оставляя за собой мокрые следы. Когда Богдан зашел в ванную, то увидел на полотенцесушителе постиранные носки гостя.
Сервировка не заняла много времени. Вскоре мужчины уже сидели за журнальным столиком с наполненными рюмками в руках.
– Ну, за твою работу, – предложил тост Ростислав.
– Можно и так, – кивнул Князев.
Чокнулись, выпили. Вторую рюмку Богдан не стал пить в чистом виде, принялся готовить свой фирменный коктейль.
– Погоди, погоди. Не бадяжь, – замахал на него руками режиссер.
Князев не сразу понял, ему показалось, что гость не согласен с самой идеей приготовить «Кровавую Мэри».
– В чем дело?
– Я тебя снять должен.
Ростислав метнулся в прихожую, вернулся с планшетником и принялся снимать процесс приготовления коктейля.
Если до этого движения у Князева были выверенные и точные, то теперь, под прицелом объектива, дело не заладилось. Слои слегка перемешивались, исчезала четкая грань между томатным соком и водкой.
– Ты чего все снимаешь? Делать нечего? – недовольно спросил Богдан.
– Это и есть дело, – важно ответил бывший режиссер. – Раньше, чтобы кино снимать, надо было большие деньги иметь. Аренда камеры вместе с оператором, приборов освещения, звукозаписывающей аппаратуры, пленка, проявка. А потом основная проблема – кому и где свое кино показывать? В эфире телеканалы только за бабки, и большие.
– Теперь что изменилось?
– Теперь можно кино и «на коленке» снимать – на планшетнике. Чтобы монтировать, у меня ноутбук есть. Я его на мусорке подобрал.
– На мусорке? – уточнил Богдан.
– Что ты так на меня смотришь? Люди теперь много хороших вещей выбрасывают. Вот и одет я тоже в выброшенные шмотки. Почистил немного, и они как новые.
– Слушай, чем ты сейчас занимаешься?
– Искусством, – гордо проговорил Ростислав. – Снимаю фильмы и вешаю их в сети. Уже своя аудитория появилась.
– Много?
– Пока по сотни, по две просмотров. Но ведь это только начало. Популярность еще завоевать следует. Я же не пустышки снимаю, а концептуальное кино, для ценителей.
– Когда я про твои занятия спрашивал, то имел в виду – с чего ты живешь, чем на жизнь зарабатываешь?
Такую постановку вопроса Ростислав явно считал унизительной для себя.
– С заработками, как всегда, туго. У меня же как получилось? Я с этой, как ее? – защелкал он пальцами, пытаясь припомнить имя женщины. – Во, с Ленкой здесь неподалеку жил. Она меня выгнала. Сам, правда, виноват. Она с подругой пришла. Сама на кухню, ужин собирать, а я сдуру на ее подружку и залез. Она не против была. Спешили, но не успели. Ленка нас в самый критический момент и застукала.
– Бывает, – неопределенно сказал Богдан.
– Квартиры-то своей у меня нет, первой жене еще в доисторические времена оставил. Устроился я сторожем в дачный поселок. Он раньше Союзу театральных деятелей принадлежал, это теперь там всякие «левые» себе дома прикупили. Тут по линии электрички – шесть станций. Председатель товарищества – мой однокурсник. Сторожка, какая-никакая, а зарплата. Людям поможешь по хозяйству, они тебе кто деньги даст, кто проставится. Жить можно.
– И что же ты не жил там долго?
– Осенью уволиться пришлось.
– Было из-за чего?
– Быть человеком искусства во все времена трудно. – Ростислав пил водку уже без тостов, запивал минералкой, наливая ее в ту же рюмку, хотя рядом стоял и стакан. – Не спорю, был сильно выпивший. Осень на дворе, очей очарованье. Дождик моросит. Будний день. На дачах ни души. Я один. Эти дачники, когда приезжают, меня так раздражают. Раздражали, – поправился режиссер. – Невозможно отдохнуть, расслабиться. А в тот вечер мне это удалось. Я прямо в какой-то транс вошел. И вдруг вижу, в поселке цыгане объявились. Целый табор. Старики, старухи, мужчины, женщины, молодые, дети. Одна девушка в красном платье с цветком в волосах – натуральная Кармен – передо мной встала и нагло в глаза смотрит, вроде отвлекает. Стоит и подолом обмахивается, высоко его поднимает, до самого лица, будто ей жарко. Но осень на дворе, дождик, прохладно. Зачем ей обмахиваться? Внизу же у нее – ничего нет. В смысле, белья нет. А ее соплеменники в это время по домам лазят, подушки, одеяла выносят.