– А второй вариант, товарищ старший лейтенант? – не унимался Вацземниекс. – Вы про два варианта развития событий говорили.
– При втором варианте они сразу ринутся к «схрону». Не думаю, что соберутся там все вместе. Скорее, небольшой группой пойдут. Будет взрыв. И после этого начнется преследование. Но, как я считаю, при том и другом вариантах они выставят далеко впереди заслон, чтобы мы не могли далеко уйти. Может быть, загодя его выслали, и заслон уже стоит где-то там, на нашем предполагаемом пути. Заслон попытается навязать нам затяжной бой до подхода основных сил. А это значит, что нас ни при каких условиях не захотят выпустить. И потому я принял решение – остаемся здесь, сколько сможем продержаться. Здесь есть хотя бы возможность качественно обороняться и «положить» максимальное количество бандитов. А в чистом поле у нас такой возможности не будет. Окопаться не успеем, нас уже догонят и создадут такую плотность огня, что мы будем не в состоянии даже головы поднять, не то что отстреливаться.
Старший лейтенант не спрашивал. Он не имел привычки к демократическим методам управления подчиненными. Армия управляется в приказном порядке, а вовсе не общим голосованием. А фраза про несогласных ничего, по сути своей, не значила.
Никто и не подумал не согласиться.
– Вот и отлично. Готовимся к обороне. Разведчики! Внимательно следите. Как только появятся, сообщайте. Встречать их следует издалека. Лохматый, готовься. Ты первым начинаешь встречать. Высматривай самых авторитетных. Они обычно выглядят более сытыми, и к ним чаще подходят за приказами. Ну, не мне тебя учить… Сам определять умеешь. Ломаченко, Вацземниекс, ко мне на собеседование!
Владислав Григорьевич присел на камень и прислонился спиной к большому валуну. Хотелось потянуться, но потягивание было сопряжено с болью в ране, и потому Старицын такое желание в себе погасил. Замкомвзвода и командир второго отделения встали перед ним.
– Вы у нас лучше других с гранатометом общаетесь. Позицию занимаете рядом со снайпером. Пользуетесь его дальномером. Если будет необходимость противоположную сторону обслужить, попросите Лохматого, он дистанцию измерит. Как только дистанция сократится до семисот метров, начинаете стрелять. Задача – нанести наибольший урон в живой силе до подхода к нам, то есть по возможности обезопасить взвод от максимально большего количества посланных пуль. При этом прошу сразу учесть и снайпера предупредите, что против вас, весьма вероятно, будут действовать бандитские гранатометчики и бандитские снайперы. Думаю, что гранатометы у них есть, возможно, есть и снайперы. Пусть Лохматый сразу начинает работать против них, а потом переходит на эмиров. Вы тоже посматривайте. Если будет возможность, стреляйте. Все. На позицию. Да… Еще… Для ускорения обстрела… Возьмите с собой по солдату. Пусть за вашей спиной гранатометы перезаряжают. Вы только стреляете. Чем больше выстрелите, тем реальнее у остальных надежда на спасение.
В кармане младшего сержанта Вацземниекса что-то звякнуло. Он быстро сунул руку в карман, вытащил смартфон, посмотрел в монитор и протянул трубку командиру:
– Есть связь. Похоже, бандитам понадобилось куда-то позвонить. «Глушилку» отключили.
Владислав Григорьевич сразу набрал по памяти номер подполковника Кириллова. Тот долго не отвечал, видимо, не сразу сумел забраться в карман. Это бывает, когда поверх кармана надет бронежилет, а поверх бронежилета еще и «разгрузка». Наконец он ответил:
– Слушаю, подполковник Кириллов.
– Товарищ подполковник, Старицын… Коротко сообщаю, пока есть связь. Большая банда. Около двухсот человек. Мы заперты в ущелье. Срочно нужна помощь…
Договаривая последние слова, старший лейтенант уже понял, что со связью что-то случилось. Подполковник еще не ответил, и неизвестно было, выслушал ли он вообще сообщение командира взвода. Монитор опять показывал, что сигнал отсутствует…
– Ломаченко, объяви взводу, что верующим разрешено помолиться, – хмуро сказал Владислав Григорьевич и вернул трубку младшему сержанту…
Верующих, как официально считалось, во взводе было две трети. Но старший лейтенант Старицын подозревал, что почти половина из них, когда взвод находится на основной базе в военном городке бригады, просит «увольнительную» по воскресеньям не для того, чтобы посетить церковь, а чтобы просто отдохнуть от солдатских «выходных будней». Об этом говорило количество посещений комнаты для моления в казарме. В этой комнате стояли иконы, всегда горела лампадка, и каждый мог при желании зажечь свечу. Но туда приходили читать молитвы далеко не все из тех, кто каждое воскресное утро просил отпустить его на церковную службу в храм. В этот же раз перед боем молилось две трети солдат. Сам старший лейтенант не относил себя ни к атеистам, ни к верующим. Вернее, он был, как большинство, «верующим на всякий случай», поэтому в общем молении участия не принимал. А когда молитвы закончились, взобрался на высокий камень, сел на него и обратился к солдатам отнюдь не с пламенной речью, как обращаются вожди, а с простым человеческим разговором:
– Ребята, если вы знаете родную историю, то должны помнить, с какими лозунгами ходили в бой наша предки – «За веру, царя и Отечество!», потом «За Родину, за Сталина!». Сейчас нет ни царя, ни Сталина, но Родина и Отечество у нас остались. И вера у многих осталась. И потому я вам скажу просто – убивать вообще-то не есть хорошо. Но кто кровь свою и чужую прольет «за други своя», тот, жив останется или погибнет, все равно жизнь свою не зря прожил. Умирать не страшно. Страшно жить в ожидании смерти и бояться ее. Если нам с вами осталось жить недолго, давайте проживем остаток жизни так, чтобы это запомнилось. Не мы, так пусть другие помнят. Десятого марта тысяча девятьсот четвертого года четыре японских миноносца напали на два русских миноносца, идущих в Порт-Артур. Миноносец «Решительный», обстреляв японцев, успел прорваться, а идущему вторым миноносцу «Стерегущему» один из первых японских снарядов попал в паровое отделение и лишил его хода. Артиллерийская перестрелка закончилась тем, что у «Стерегущего» кончились снаряды и эсминец остался беззащитным перед четырьмя более сильными японскими кораблями. Японцы ликовали. Они взяли «Стерегущий» на буксир, чтобы утащить его в свой порт. Но матросы наглухо закрылись в машинном отделении и открыли кингстоны. Корабль ушел под воду вместе с высадившимся на нем японским десантом. Подвигом русских моряков восхитились даже японцы. Они и сообщили о нем корреспонденту английской газеты, а потом уже рассказ дошел и до Петербурга. Так и у нас. И даже не важно, узнают о нашей гибели в Москве или не узнают. Важно другое. Победят нас бандиты, кто-то из них другим расскажет, как мы погибали, и этим другим уже не захочется идти на нашу землю. В ваших силах сейчас спасти многих, своих родных, родителей, подруг, братьев и сестер. Вам выпала доля остановить бандитов. Так давайте же остановим их. Когда-то, кажется, в сорок первом году, двадцать восемь солдат дивизии генерала Панфилова намертво встали на Волоколамском шоссе, сами погибли, но немецкие танки не пропустили. Нас тоже двадцать восемь. Но мы не просто солдаты. Мы – спецназовцы. И потому мы можем не только погибнуть, но и победить! Или есть другие мнения? – Других мнений, как всегда, не оказалось. Никто даже не напомнил командиру, что во взводе двадцать восемь солдат, а он, старший лейтенант – двадцать девятый. А он в завершение своей речи сказал: – Я только что пытался передать сообщение нашему начальнику штаба. Не знаю, принял ли он его, связь прервалась. И потому не буду обещать вам скорой помощи со стороны командования. Нам остается надеяться только на себя. Все! Разобрались по позициям. Готовимся к бою!