– Вместе с вами и со мной – семь человек. Вы, товарищ старший лейтенант, самый тяжелый. Остальные после перевязки все в строю.
– Солдат не вижу рядом.
– Бандиты видели, что их с этой стороны обстреливали, и гранаты отсюда бросали. В следующей атаке все внимание сюда будет устремлено, тоже будут гранаты бросать. Я перевел второе отделение на противоположную сторону. Здесь только мы остались, ждали, когда вы в сознание придете, чтобы перенести.
– Нормально. Я сам хотел отделения перебрасывать.
– Я понял, еще когда вы всех на одну сторону вызвали.
– А третье? На место первого?
– На место первого.
– Нормально. Хорошо, когда есть, кому командира заменить. Пулеметы…
– Целы. Только один пулеметчик убит.
– Замени.
– Заменил уже.
– Идем. К Вацземниексу…
– Вам бы полежать до атаки, товарищ старший лейтенант, – недовольным тоном проговорил ефрейтор Сапожников.
– Хочешь, чтобы атака началась и бандиты в меня одного все свои гранаты бросили? – возразил командир взвода. – Помогите встать…
– Может, лучше перенести вас? – спросил Ломаченко и развернул бушлат, показывая, на чем лучше будет переносить командира.
– Тяжелораненый командир – это удар по психологии взвода. Пусть видят, что я иду. Помогите встать. Я смогу. Только придерживайте…
С этим не согласиться было трудно.
Владислав Григорьевич твердо поднялся, даже ногами потопал, пробуя почву под собой, и кажется, остался удовлетворенным.
– Нормально. Только голова сильно кружится.
– Последствия потери крови, – пояснил Сапожников. – И еще промедол сказывается. Я вам тюбик вколол, пока вы без сознания были, чтобы болевого шока не было, когда в себя придете.
– То-то у меня голова, как после стакана водки… Идем.
Он шагнул вперед, даже не пошатнувшись. Ефрейтор со старшим сержантом поспешили за старшим лейтенантом, чтобы поддержать его, но поддержка потребовалась только при спуске с камней у искусственной каменной стены. Там, убрав от себя руки сопровождающих, командир остановился рядом с уложенными рядом восемью телами своих погибших солдат. Глаза у всех, согласно христианскому обычаю, были закрыты чьими-то заботливыми руками. Выражение на обескровленных лицах было спокойное и почти блаженное. «Кровь отдавшие за други своя» – лучшая смерть для солдата. О том, кто куда после смерти отправляется по христианским обычаям, Владислав Григорьевич знал мало и совсем не понимал, кого причисляют к праведникам, кого к грешникам. Но верил, что погибшие защитники Родины в будущей жизни удостоятся заслуженной славы.
Присмотревшись, он увидел у троих ранения в голову, а у одного – в горло. Можно было сделать выводы.
С противоположной стены к ним спрыгнул младший сержант Вацземниекс, мешая командиру взвода обобщить ситуацию. Сержанта, кажется, ни одна пуля, ни один осколок не царапнули. По крайней мере, ни одной перевязки Старицын у него не увидел.
– Я к вам, товарищ старший лейтенант, – торопливо подбежал к командиру Вацземниекс.
Старицын поднял на младшего сержанта мутный взгляд, ожидая продолжения.
– Вы приказывали за связью следить…
– Да.
– Появлялся момент. Три минуты. Вы без сознания были. И потому я сам по последнему номеру позвонил, разговаривал с подполковником Кирилловым. Сообщил ему наше положение, и о вашем втором ранении сказал. Подполковник ответил, что высылает подкрепление. Все, что наберет, в вертолет посадит. Пока, говорит, никого не осталось, все в «разгоне», но он что-нибудь наберет и отправит к нам. Вплоть до того, что снимет дневальных с наряда. Попросил держаться до последнего.
– Я понял. Сейчас связи нет?
– Никак нет, товарищ старший лейтенант. Я периодически отслеживаю. Трубку в руках, по сути дела, держу, – показал он свой смартфон, в самом деле зажатый в руке.
– Ломаченко!
– Я здесь, – выступил замкомвзвода из-за плеча старшего лейтенанта.
– Куда ты сумки с баксами спрятал?
– Сразу от входа в ущелье, как кто войдет, налево. Там площадка есть на двадцать метров выше линии обороны. Я думал, если взорвется «схрон», будет обвал, и искал подходящее место. Там лежит красно-зеленый гранитный валун, под него закопал, а сверху заложил плоскими камнями.
– Вацземниекс, слышал?
– Так точно.
– Не украдешь?
– Попытаюсь.
– Что попытаешься? Украсть?
– Попытаюсь не украсть.
– Я понимаю. Сложная тебе задача поставлена. Но, чтобы себя не соблазнять, следи за трубкой. Первое «окно» появится, сообщи подполковнику Кириллову, где деньги спрятаны.
– Думаете, мы не выберемся?
– А ты сам можешь это точно сказать? – превозмогая боль, повернул к нему голову Владислав Григорьевич.
– Нет. Не могу.
– Точно так же и я. Ломаченко!
– Я!
– Если что-то случится с Вацземниексом, ты – наследник его смартфона.
– Вот, меня уже и похоронили, у меня согласия не спросив, – пошутил младший сержант.
Командир взвода на эти слова внимания не обратил, даже не улыбнулся и продолжил, обращаясь к старшему сержанту:
– Ты звонишь Кириллову. Находишь последний номер в списке исходящих звонков. Значок уровня сигнала Эдик тебе покажет сам. Коридор для звонка может быть, как я предполагаю, после следующей отбитой атаки. Лови момент. Если сейчас, после первой атаки, они доложили, что штурм не удался, сообщили о больших потерях и просили разрешения на отступление, то от них, я абсолютно уверен, потребовали обязательно повторить штурм и доложить о том, что произошло. А отбиться, я думаю, мы сможем. По крайней мере, второй штурм отобьем. Они не будут уже такими упертыми, как в первом случае.
– Да, – кивнул Вацземниекс, – только, Леха, звонок в списке смотри предпоследний. Последний – мой, личный. Маме в Москву звонил, сказал, что в горах отдыхаю, свежим воздухом дышу. Она у меня старенькая, одинокая, нервная. Ей жаловаться нельзя…
– Значит, предпоследний, – согласился старший лейтенант. – Не знаю, что получится с третьим штурмом. Ловите момент после второго. Сколько из убитых в бронежилетах?
– Почти все. По крайней мере, человек тридцать – точно, – ответил Ломаченко. – Может, даже больше. Первые ряды один на другом лежат. Я специально не считал. Навскидку говорю.
– Значит, на второй штурм они пойдут почти без бронежилетов, – сделал вывод командир взвода. – В бронежилетах еще вначале, от силы, полста человек было. Многих мы на подходах остановили. Лохматый старался. Где Лохматый, кстати?