Сейчас же Улу-Мухаммед обратился за помощью к придворному лекарю. Старый, высохший, словно кора дерева, лекарь, который поддерживал мужскую силу еще у великого Тохтамыша, на всех во дворце одним только своим видом наводил страх.
Старик терпеливо выслушал господина и улыбнулся. Казалось, от его внимательных и умных карих глаз не способен укрыться даже ничтожный недуг.
— Я приготовлю тебе капли, повелитель. Это старый испытанный рецепт, настой из целебных трав и корня жизни. Он применяется с начала сотворения мира, и, мне думается, к нему прибегал даже Адам. Обещаю тебе, повелитель, ночь ты захочешь провести в гареме. Это снадобье помогало и твоему отцу, и до последнего дня он звал к себе в ложницу юных прелестниц. Грешно говорить, я, хоть и стар, как труха древнего дерева, однако и сам частенько прибегаю к этому средству. Не могу равнодушно проходить мимо молодости. Кто знает, может, поэтому я еще и жив, что девушки дарят мне свою любовь. — Лекарь беззубо скалился. — Можешь не сомневаться, повелитель, я сумею сделать так, как нужно.
Старик управился в срок. В обед после молитвы он принес в кувшине красную жидкость, густую и пахучую. Может, и вправду поможет снадобье? Тогда его нужно испить до дна, чтобы вновь ощутить себя, как и прежде, полным сил.
Улу-Мухаммед осушил кувшин до капли. Пил жадно, запрокинув голову, и тоненькая струйка стекала с его губ на белый шелк воротника. Хан почувствовал на губах солоноватый привкус, совсем такой, какой бывает, когда слизываешь с ранки на пальце выступившую кровь.
Ночь Улу-Мухаммед провел с одной из любимых жен и целый день ощущал радостное блаженство.
Через неделю Улу-Мухаммед позвал к себе старика вновь. Лекарь явился незамедлительно. Улу-Мухаммед подумал о том, что, сколько он себя помнит, лекарь всегда был старым и оттого казался бессмертным.
— Тебе не хватает красного снадобья? — удивился старик.
— Оно у меня еще осталось. Но сегодня я хотел бы провести ночь в гареме не с одной наложницей, а с тремя! Здесь нужно более сильное средство.
— Понимаю. — Лекарь пытливо посмотрел на хана.
И снова Улу-Мухаммеду показалось, что старик сумел прочитать его сокровенные мысли. Ничто не могло укрыться от этих умных и проницательных глаз. Многое они видели, но старик оберегал не только его тайны, но и тайны его отца, уже давно умершего. Очень умен лекарь, если сумел дотянуть до глубокой старости, находясь вблизи от властителей.
— Я принесу тебе снадобье вечером.
Улу-Мухаммед хотел поторопить лекаря, но раздумал: кто посмеет обидеть старика, если никогда не знаешь, что забираешь из его рук — спасение… или отраву!
Ханский лекарь был точен и после вечернего намаза вошел в покои Улу-Мухаммеда, сжимая в руках глиняную чашу.
— Здесь то, повелитель, что ты заказывал, — произнес старик. Кожа лица его покрылась многочисленными морщинами — старик улыбался. — Оно поможет тебе.
Улу-Мухаммеду захотелось вдруг задержать лекаря и заставить его отведать приготовленное снадобье, но он раздумал. Не стоит обижать старика, для этой цели подойдут рабы.
Лекарство помогло. Совсем скоро хан почувствовал прежнее желание и велел евнуху готовить наложниц.
— Кого бы ты хотел видеть в эту ночь, мой повелитель? — спросил Узбек.
Хан чуть не сказал, чтобы к нему привели Гайшу, но вспомнил, как неделю назад расплатился с ней за измену.
— Приведешь ко мне Фатиму, Ильсияр и Гульшат.
— Хорошо, мой повелитель.
— И позови ко мне мурзу Тегиню.
— Слушаюсь, — еще ниже согнулся черный евнух. Он слегка поджал губы, только это и могло выдать его невольный страх.
Мурза Тегиня был не только молочным братом хана, он исполнял все его тайные приказания. И если из дворца кто-то исчезал или неожиданно умирал, то здесь не обходилось без жилистых рук мурзы Тегини. Эмиры поговаривали, что частенько он выполняет роль палача и в кармане кафтана носит длинный шелковый шнур, который умело затягивает на шее обреченных. Евнух подумал, что с приходом Тегини может решиться и его собственная судьба, если он чем-то не угодил повелителю.
Разве способен хан простить измену?
Вошел Тегиня. За последние два года он сильно пополнел, однако это обстоятельство только добавило ему важности. Мурза поклонился молочному брату и спросил:
— Ты звал меня, Мухаммед?
— Звал, — отвечал хан.
Улу-Мухаммед сидел на троне, по обе стороны которого пылали два факела. Огонь красными пятнами ложился на лицо хана, отчего он выглядел старше, на острых скулах залегли глубокие морщины.
— Тегиня, ты знаешь о том, что мне было нанесено оскорбление?
Как не знать, если об этом уже целую неделю говорил весь дворец, однако Тегиня отвечал сдержанно:
— Знаю, хан.
Мурза Тегиня хорошо изучил своего молочного брата. Не часто Улу-Мухаммед разговаривал с ним, сидя на троне. Чаще всего их беседа походила на разговор равных — право на это давали годы, проведенные вместе. А что может сблизить сильнее, чем вкус материнского молока. Но сейчас молочный брат возвышался над ним, и достать его он не смог бы, даже если и надумал бы подняться на несколько ступеней.
— И знаешь, кто нанес мне оскорбление? Мои евнухи!.. Они посмели впустить в ханский сад чужака. Теперь все торговцы на базаре говорят о том, что ханский гарем — это колодец, из которого может напиться каждый желающий. Ты знаешь, брат, как нужно поступать с теми, кто посмел посягнуть на честь своего господина?
— Знаю, хан, — поклонился мурза.
— Ступай… Постой! — остановил хан мурзу у самой двери. — Пусть черный евнух останется жить!
— Слушаюсь, повелитель.
Черный евнух привел к хану трех наложниц. Фатима — крупная и рослая, с широкими пышными бедрами и длинными черными до пят косами. Ильсияр — росточка небольшого, светловолосая и белолицая. Она досталась хану в подарок от турецкого султана. Гульшат была моложе всех остальных, ей едва исполнилось четырнадцать лет, но она уже успела побывать в гареме бухарского эмира. Юная прелестница в первую же ночь доказала хану, что за нее не зря он отсыпал целую шапку каменьев. Девушки были не похожи одна на другую и внешне и по характеру. Фатима, спокойная и немногословная, любила уединение и тишину. Ильсияр — игрива и весела, беспечна, как могут быть беззаботны только счастливые дети. С ней Улу-Мухаммед любил отдыхать, слушая ее заливистый смех. Гульшат большую часть времени проводила в кругу подруг, видно, рассказывала о традициях бухарского двора. Хан поостыл к ней и почти не выделял среди прочих наложниц. Порой он бывал даже груб с ней. И девушка принимала это невнимание с покорностью любящей собаки. Но именно сегодня Мухаммеду хотелось первой отдать ей свои ласки.
Евнух ушел, три наложницы скинули с себя покрывала и стояли перед повелителем нагие. Такими они предстанут перед высшим судом Аллаха. Ибо на земле не было для них более великого человека, чем их господин.