— Стража! — крикнул Улу-Мухаммед.
На гневный голос хана вбежали несколько стражников.
— Куда вы смотрите?! Неужели не видите, что в мой гарем проник мужчина! Хватайте его и отрубите немедленно голову, иначе сами лишитесь собственной!
Евнухи, подгоняя мужчину острием сабель, вытолкали его из сада. Напоследок незнакомец обернулся дерзко и рассмеялся.
— Ох и сладкие же у тебя наложницы, хан! Будет что вспоминать на том свете.
И долго его смех преследовал разгневанного хана.
Улу-Мухаммед подошел к Гайше, девушка по-прежнему стояла на коленях, не поднимая головы. Хан хотел разглядеть в ее глазах страх, но увидел только покорность. «Вот как обманывает меня красивейшая из наложниц, а ведь я хотел сделать ее женой», — подумал Улу-Мухаммед.
Хан притронулся ладонью к ее лицу и, когда она, в надежде лаской вырвать у господина прощение, потянулась к нему всем телом, разорвал на ней атласный халат. Хан смотрел на высокую девичью грудь, которую ласкал не только он один; видел губы, которые целовали чужие губы. В нем поднялось желание, темное и непреодолимое, он стал грубо шарить ладонями по ее упругому животу, бедрам, а когда под его ласками Гайша задышала тяжело и благодарно, овладел ею здесь же, в беседке.
Лунный свет падал на красивое утомленное лицо девушки, под этим серебристым свечением она выглядела еще прекраснее. Хан поднялся, запахнул свой халат и спросил:
— Как звали этого юношу?
Трудно было поверить, но в голосе его звучала печаль.
— Махмед, — отвечала девушка.
— Где ты с ним познакомилась? Тебе удалось подкупить одного из моих евнухов?
— Нет, мой повелитель, — отвечала красавица. Она улыбнулась, гроза прошла стороной — хан Золотой Орды простил ее. — Ты же иногда отпускаешь нас на базар, чтобы мы могли сами выбрать для себя шелка и платья. Я покупала парчу в лавке его отца.
— И давно он… посещает мой гарем?
— Уже с полгода, — был печальный ответ.
— С полгода?! — поразился Улу-Мухаммед. — Завтра я прикажу казнить всех сторожей, охраняющих мой гарем. Это будет хорошим предупреждением тем евнухам, которые появятся позже.
Хану сделалось вдруг больно, а на лице красавицы Гайши уже играла лукавая улыбка.
— Ты ведь простил меня, повелитель?
Кому, как не господину, наказывать блудливую женщину. Страстный порыв в темной беседке был прощанием. Хан вытащил саблю и коротким взмахом отсек Гайше голову. Он еще успел разглядеть всплеск страха в ее глазах. Гайша рухнула под ноги своему господину, словно все еще молила о прощении. Улу-Мухаммед перешагнул через ее тело и пошел во дворец.
— Узбек! — позвал он черного евнуха. И, когда тот предстал перед повелителем, спросил: — Чем занимаются жены и наложницы в мое отсутствие?
— Они с нетерпением дожидаются твоего появления, повелитель, — был немедленный ответ.
— Перестань мне врать! — повысил голос хан. — Мне интересно знать все! Кто с кем общается, о чем они говорят, в какие игры играют. Мне надо знать, даже о чем они думают! И самое главное, что наложницы говорят между собой обо мне! Ты не можешь не знать этого. Если ты ответишь на все эти вопросы честно, тогда я сохраню тебе жизнь.
— Хорошо, хан… Твоя милость не знает границ. Я начну с того, что твоим женам не с кем общаться, кроме евнухов, за исключением тех случаев, когда по твоему разрешению они покидают дворец и идут на базар, чтобы выбрать себе драгоценности и шелка для платьев. Но даже тогда их всюду сопровождает стража, и они находятся под наблюдением евнухов. Но разве можно уследить за этими плутовками! Прости меня, мой господин. Может быть, иногда их и посещают греховные мысли. Некоторые из твоих наложниц жили в Сарайчике. Изредка ты разрешаешь им видеться со своими родителями и родственниками. Не обижайся на меня, повелитель, но многие пережили любовь до тебя, и что может помешать им встречаться в отчем доме со своими прежними возлюбленными! Ты знаешь, что у нас произошел такой случай, когда соблазнитель попытался проникнуть в ханский гарем, переодевшись в женские одежды, но обман сразу раскрыли, и евнухи немедленно изрубили его на части. Поверь мне, повелитель, мы делаем все, чтобы уберечь твою честь.
— Чем жены занимаются в мое отсутствие?
— Повелитель, Хавва — прародительница всех жен на грешной земле. Она была сотворена из ребра Адама, и, видимо, далеко не из лучшего. Если это не так, тогда зачем ей было поить Адама вином и заставлять вкушать запретный плод? Так и жены твои, повелитель, сколько бы ты их ни ласкал, все им кажется мало! Я часто вижу, как некоторые переодеваются в мужские одежды и ласкают твоих других жен.
— Хорошо… иди, — сказал хан. — И позови ко мне лекаря.
— Слушаюсь.
Правда, высказанная Узбеком, больно ранила Улу-Мухаммеда, но он сумел сохранить спокойствие. Тело его по-прежнему оставалось сильным, глаз, как и в молодости, зорок, однако он уже не ощущал того большого мужского влечения к женщинам, которое, он помнил, владело им с юношеских пор. Тогда достаточно было представить красивую девушку, чтобы почувствовать желание. До женитьбы было далековато, и его отец, великий Джеляль-Уддин, замечая в сыне томление, позволял ему пользоваться родительским гаремом.
— Пожалуйста, сынок, можешь заходить в этот заповедный сад. Дорога сюда для тебя всегда открыта. В жизни это не последнее дело, поверь мне, старику. Посмотри, что да как, чтобы во время брачной ночи не чувствовать себя глупцом, — громко хохотал Джеляль. — Помни, у тебя есть отец, который всегда сможет понять твои надобности, он-то уж никогда не закроет гарем для своего сына. Ну, а как женишься, так сможешь завести собственный гарем из молоденьких наложниц, тогда в спальные покои будешь пускать своего престарелого отца.
Джеляль-Уддин снова захохотал. Худое, загорелое до черноты лицо хана при смехе становилось похожим на печеное яблоко.
Улу-Мухаммед вдруг подумал, как могуч был его отец, если незадолго до смерти позволял себе размышлять о женской плоти. Мухаммед никогда не сможет забыть того дня, когда Джеляль-Уддин, пораженный смертельной болезнью, повелел привести евнухам свою любимую наложницу Гульнар.
— Пусть она разденется.
А когда Гульнар разделась донага, обессиленный правитель долго любовался ее красивым телом, потом тихо произнес:
— Уведите ее… не хочу больше смотреть. Она меня волнует, хочу умереть спокойно.
С тем и почил старый воин.
Улу-Мухаммед всегда был желанным гостем в отцовском гареме. Страстные ласки красивого и стройного юноши хотели получить даже увядающие без мужских объятий многоопытные жены. Кто, как не они, больше всего разбираются в любви. Это с возрастом Мухаммед стал засматриваться на молодость, а тогда его больше привлекала зрелость.
Перемену в себе Улу-Мухаммед обнаружил не сразу, и равнодушие к цветущему гарему он воспринимал как обычную усталость, находил радость в разговорах с сыновьями и в долгом общении с мурзами. Это потом пришло сомнение, а вместе с ним в нем поселилось и беспокойство.