Мужчина спокойно сбросил с плеча автомат, уверенно передернул затвор и пальнул в стоящего перед ним Петракова, затем хладнокровно перевел ствол на его напарника, сидящего за столом, и нажал на спусковой крючок.
Капитан Петраков умер еще до того, как упал на землю. Автоматная пуля разорвала его голову, которая, будто бы расколовшийся арбуз, разлетелась по сторонам, брызгая кровью и мельчайшими кусочками черепа. А лейтенант Лавров, сидевший за столом, просто тюкнулся лицом в стол и застыл, безвольно свесив руки. Ни картинных судорожных движений конечностями, ни скоротечных конвульсий, ровным счетом ничего такого, что могло бы указывать на то, что его душа неохотно расстается с телом.
Спецназовец, находившийся рядом, ткнул прикладом в спину Никите, и он, не заставляя себя уговаривать, сполз на пол. Прежде чем уткнуться лицом в паркет, Зиновьев успел заметить, что человек в маске подошел к столу, подобрал пакетики с алмазами и уверенно сунул их в карман.
— Все! Выводите их! — распорядился он. — Позже поговорим. Здесь не самое подходящее место для беседы.
В этот же момент Зиновьев почувствовал, как чьи-то сильные руки потянули его за ворот и, не обращая внимания на рвущуюся ткань, поставили на ноги.
В двух шагах от него стояли охранники Арсена. У одного было разбито лицо, и из рассеченной губы на белую рубаху сочилась кровь. В какой именно момент тот получил удар в лицо, Зиновьев припомнить не мог.
— Набрось им мешки на голову, — распорядился человек в маске и быстрым шагом направился к выходу.
— Есть! — отозвался один из спецназовцев и, вытащив небольшой мешок, напоминавший наволочку, натянул ее на голову Зиновьеву.
Никита почувствовал чужой противный запах. Тошнота подступила к горлу, он хотел воспротивиться, но кто-то крепко подхватил его под руки и потащил из помещения.
Стараясь не смотреть Яковлеву в глаза, майор доложил:
— Все сделано, как надо. Хозяина не найдут.
— А нас искать не станут? — хмыкнул Виктор Ларионович. — Менты хоть и продажные были, хотя плохо о покойных не говорят, но ведь за ними система.
— Не станут. За это ручаюсь. Все получилось похоже на обыкновенное ограбление. Рядом билеты побросали, так что искать начнут по ним. А кому принадлежали эти билеты… В общем, тех тоже не найдут.
— Тут главное не перестараться, — предупредил его Яковлев. — Дураков в милиции тоже нет.
— Все в порядке, товарищ генерал-майор, можете не волноваться.
— Ладно, иди.
После того как майор ушел, генерал Яковлев поднялся, аккуратно повесил пиджак в шкаф, по привычке запер шкаф на ключ. После чего подошел к столу и снял телефонную трубку.
— Вячеслав Николаевич? — бодро поинтересовался Яковлев.
— Слушаю.
— Я выполнил вашу просьбу.
В трубке повисла тишина. Яковлев понимал, что Шадронову нужно некоторое время, чтобы собраться. Тот никогда бы себе не простил, если бы заговорил надорванным от боли и волнения голосом. Даже для ближайшего окружения он оставался воплощением хладнокровия. Шадронов был едва ли не последним представителем старой школы контрразведчиков — могучий реликт, сумевший пробиться в современность через тяжелые пласты времени. Сейчас такая порода людей повывелась.
— Спасибо, я уже знаю. Считай, что я твой должник, — наконец сказал Шадронов глуховатым голосом.
У Яковлева возникло ощущение, что в этот момент он окунулся с головой в студеный родниковый ключ. По коже холодными иголочками пробежало внезапное возбуждение. Виктор Ларионович хотел ответить, но в трубке уже ударили короткие надоедливые гудки.
— Меня ни с кем не соединять, я сейчас занят, — сказал он по коммутатору секретарю.
— Хорошо, Виктор Ларионович, — деловито отозвался тот.
Оставшись в одиночестве, Яковлев разложил на столе папки со старыми документами. В одной из них было письмо некоего Коробова Григория Петровича, майора в отставке, отправленное лет тридцать назад. В письме говорилось о том, что ему удалось выследить Куприянова Степана Ивановича, скрывавшегося под именем Зиновьев Павел Александрович, разжалованного подполковника НКГБ. Далее шло сообщение о том, что в далеком 1945 году Куприянов был одним из тех, кто охранял контейнер с алмазами, и не исключено, что именно он сумел его похитить. Ведь если это не он, тогда какой смысл ему скрываться под чужим именем? Кроме того, контейнер так до сих пор и не найден.
Странно, что этому письму не дали хода и оно пролежало столько лет в папке без всякого движения. Скорее всего, Коробова восприняли как одного из тех надоедливых жалобщиков, которых всегда было предостаточно на Руси. Не исключен и другой вариант, — кто-то припрятал письмо сознательно, чтобы заниматься поисками контейнера самостоятельно. Что ж, хорошо хоть, что письмо сохранилось…
Ближе к концу рабочего дня генерала все-таки потревожили. Заглянул секретарь, как всегда, без стука. Пройдя к столу, он спросил, пренебрегая всеми уставными заповедями:
— К вам можно, Виктор Ларионович?
Яковлев только хмыкнул:
— Да ты уже вошел. Чего ты хотел?
Следовало бы приструнить парня за назойливость, но и обижать его не хотелось, — после членов семьи секретарь стоит на первом месте, а кроме того, тот постоянно угощал шефа домашними пирожками с зеленым луком, которые здорово выручали, когда приходилось задерживаться допоздна.
— К вам пришел генерал-лейтенант Клебанов. Хочет поговорить с вами.
Вот это новость!
Яковлев откинулся на спинку стула, который жалобно пискнул под его шестипудовым телом. В последние полгода они с Клебановым старательно избегали общества друг друга. А круг вопросов, которые следовало решать сообща, сваливали на заместителей, у которых даже сложились весьма деловые отношения. В общем, как-то обходились. И вот сейчас, позабыв про разногласия и поглубже запрятав ущемленное самолюбие, Клебанов, как обыкновенный проситель, просил разрешения Яковлева на внеплановый визит.
Ситуация выглядела нестандартной, не каждый день в собственной приемной в качестве просителя можно увидеть генерала милиции. Причем Клебанов появился даже без предварительного звонка, не пожелав объясниться по телефону. Следовательно, у него имелась весьма серьезная причина для посещения, причина эта явно не терпела телефонных проводов и требовала личного контакта с начальником ФСБ региона.
В какой-то момент Яковлев хотел подыграть Клебанову и потомить его в приемной как рядового просителя. Он был уверен, что человек старой закалки воспримет это ожидание как должное, — на старшего брата не обижаются. Но затем передумал. Почувствовал, как чертенок, запрятавшийся где-то внутри его и частенько подбивавший его к некоему экстремизму, обиженно надул губы и поспешно затерялся в лабиринтах души.