В пику нашей демократической эпохе, в Средние века за одно и то же преступление разных людей следовало наказывать по-разному. К примеру, дьяка могли за проволочку дела избить батогами – это, если ты не в курсе, что-то вроде палки или толстых прутьев. А подъячего, соотносящегося с дьяком, как нынешний начальник департамента в министерстве и просто чиновник, били кнутом. А от кнута, так, на секундочку, умирали даже самые крепкие люди! Достаточно было пятидесяти ударов. Вообще, если я правильно помню, в феодальной России смертная казнь предполагалась в шестидесяти случаях, в том числе за курение табака.

– Ничего себе, – вздохнула Маша. – Сейчас дай бог наберется пять.

– Это какие? – с интересом спросил Иннокентий.

– Ну, – начала перечислять Маша, – убийство, посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля, посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование, посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа и геноцид.

– Что ж, полезно знать. Я же тебе все шестьдесят провинностей не перечислю, скажу только, что сами казни делились на «простую» – когда без особенных приготовлений отсекали голову или вешали, и «квалифицированную», вроде четвертования, сожжения, залития горла металлом…

Мимо прошла молодая пара и уселась за соседним столиком.

– Может, пойдем в другое место? – спросил Иннокентий. – Неприлично говорить о таких неаппетитных вещах в ресторане.

– До другого места долго добираться – везде пробки, – зашипела Маша. – Нет уж, давай дорасскажи хоть вкратце. – И она придвинулась поближе.

– Вешать, – зашептал ей на ухо почти интимно Кеша, – было способом самым дешевым и сердитым. Так, к примеру, достойных людей не казнили нигде – ни у нас, ни в Европе. Вроде моветона. Мол, коли хочешь человека сословного лишить жизни – потраться хоть на заточку топора и работу хорошего профессионала…

Андрей

Андрей засек, когда Маша зашла на проходную, и поймал ее уже на подходе к лестнице.

– Маша! – позвал он и увидел, как чуть напряглись ее плечи. «Ну и как мне тебя называть? Стажерка Каравай?» – зло подумал он, мгновенно отреагировав на тот факт, что стажерка Каравай его чуток… побаивается.

Раньше – до сегодняшнего обеда, когда она так царственно поправила у себя прядь, – это открытие его бы не то что порадовало, но принесло бы некоторое удовлетворение: мол, все идет в этом мире, как и положено. Стажерки, хоть и блатные, стремаются своего начальства. А вот после сегодняшнего обеда он вдруг – почти – обиделся. Что же я тебе такого сделал, что ты меня так боишься? Ну, да и черт с тобой.

Маша повернула голову и неловко улыбнулась:

– Да, Андрей…

И раздражение внезапно улетучилось:

– Я хотел вам сказать, что, несмотря на мою, как мне кажется, объективную критику, у вас хорошая версия. Хорошая, но тяжелая, понимаете? Дело не только в среденевековых закидонах. Если это все-таки маньяк, значит, надо брать шире – создавать группу. А для этого аргументы у нас должны быть железобетонными. Иначе ни людей, ни техники дополнительной нам не дадут.

– Я как раз хотела вам сказать. – И Маша вновь, но уже деловито, без той внезапной томительной грации, как в ресторане, заправила за ухо русую прядь. Андрей машинально проследил за рукой – маленькое ухо было не проколото, только чуть выше мочки крапинкой притаилась родинка. – Хорошо бы еще раз опросить свидетелей по этим делам – мне кажется, это самый простой способ понять, где и по какому принципу их мог «зацепить» маньяк.

– Дело весьма трудоемкое. – Андрей отвел взгляд от уха: Маша смотрела прямо на него. Глаза у стажера Каравай были светло-зеленые, спокойно-выжидающие.

– Я бы могла многое успеть, если бы вы позволили Иннокентию работать со мной в команде, – сказала нерешительно она.

Андрею идея не понравилась. Он посмотрел вниз, на свои потрепанные кроссовки, вспомнил узкие элегантные ботинки хлыща из ресторана. Спросил:

– У него нет других занятий?

– Он историк, антиквар, специалист по иконам семнадцатого века, – быстро сказала Маша. – Это я в том смысле, что ему не надо каждый день ходить на работу…

– Ладно, работайте, – сухо сказал Андрей, повернулся и, не попрощавшись, вышел.

Он знал, что ведет себя, как вахлак. Андрею и самому было непонятно, почему ему хотелось вести себя именно так, а не иначе. Потому ли, что, как бы он ни старался, он знал: никогда ему, простолюдину, не достигнуть высот обходительности этого специалиста по иконам. Семнадцатого века, понимаешь. А раз соревнование проиграно изначально, то зачем и напрягаться? «Какое соревнование, болван? – спросил он себя, открывая дверь потрепанного своего «Форда». – Может, ты просто хочешь позлить Каравай, как школьник, желающий вызвать у объекта своей страсти хоть чем-то окрашенные эмоции?»

Маша

Маша ошарашенно смотрела Андрею вслед: все-таки странный тип. Только ей начало казаться, что в нем проклюнулось хоть что-то человеческое, как вот, пожалуйста, повернулся к ней спиной и утопал в одному ему известном направлении без элементарного «до свидания». Хам! И все-таки… Маша поднималась по лестнице, и настроение улучшалось с каждой ступенькой вверх. Андрей Яковлев только что ей сделал первый комплимент – сказав, что в ее теории что-то есть. Значит, я не просто блатная, дорогой мой капитан, я еще соображаю головой! И тебе пришлось это признать. Он даже согласился взять Кентия в тандем к ней – совсем уж чудо!

Осталось только позвонить последнему и порадовать его: ближайшие дни вместо оценок икон, разъездов по антикварным ярмаркам и общения с коллекционерами он будет допрашивать с десяток свидетелей по делам на Берсеневской набережной, убийству в Кутафьей башне, Коломенском… Она набрала его номер:

– Кентий, – жалобно сказала она в трубку, только услышав его барственное «Слушаю». – Выручай! Мне нужно допросить кучу людей, а у меня не хватит на всех времени. – В трубке установилось гулкое молчание. – Я знаю, что использую без зазрения совести лучшего друга, – покаянно произнесла Маша. – Но больше без зазрения совести мне использовать некого… Это только три-четыре дня.

– Я согласен, – раздался насмешливый голос. – Я посмотрел, смогу ли отменить назначенные на эту неделю встречи.

– Ой, замечательно, – засмеялась Маша. – Нам нужно выяснить, Кентий, основные прегрешения наших жертв. Понять, почему. Я куплю нам по диктофону.

– У меня есть, Маша. Покупай только себе. Завтра я за тобой заеду. Сейчас не могу долго разговаривать, у меня посетители.

– Прости, до завтра. – И Маша со счастливой улыбкой нажала на «отбой». У нее началась настоящая работа, настоящее дело, и его можно будет делать рядом с Кентием, вдали от неприятного начальства – ну не радость ли?

* * *

Назавтра Кентий приехал в положенное время. Маша ждала его на скамеечке у подъезда, обзванивая номера по списку.