Их разного рода сексуальные развлечения продолжались вплоть до полуночи с короткими перерывами, чтобы перекусить и утолить жажду. Они проводили время в таких занятиях уже час, когда позвонил Бекстрём. Он спросил, как дела, и Адольфссон быстро описал ему ситуацию.

— У нас девица. Они развлекаются на диване, хотя сейчас взяли паузу, чтобы подкрепиться, — объяснил он.

— Он уже связал ее? — оживился Бекстрём.

— Нет, просто кувыркаются, — сказал Адольфссон.

— То есть? — спросил Бекстрём. — Никаких галстуков и ножей?

— Обычный стандартный секс. Пока они не изобразили ничего такого, что бы я не делал сам, — объяснил Адольфссон. — Причем Монссон выглядит вполне бодрым и шустрым для своих лет, — уточнил Адольфссон, будучи на десять лет моложе.

В четверть первого ночи сексуальное общение пары перешло в более спокойную фазу. Монссон и его гостья опустошили все блюда. И выпили бутылку до дна. Дама сбегала на кухню за трехлитровой коробкой белого вина, в то время как хозяин дома выбрал какой-то долгоиграющий фильм на одном из своих киноканалов.

— Ничего сверхъестественного, обычная романтическая комедия, — констатировал Адольфссон, пробежав глазами телевизионную программу в вечерней газете. Но она их, очевидно, устраивала, и, посмотрев телевизор до половины третьего утра, они удалились в направлении спальни, окна которой выходили на другую сторону дома.

Тогда Адольфссон разбудил фон Эссена, спавшего поверх покрывала на кровати коллеги из транспортной полиции, и тот, прогулявшись до окна и бросив взгляд на квартиру напротив, подтвердил, что объект явно пошел спать. Затем он принял смену у Адольфссона, и тот, завалившись на ту же постель, где ранее лежал его напарник, мгновенно заснул.

Так в принципе и прошли первые сутки слежки за Монссоном, и все было тщательно задокументировано, а взятый из базы данных возраст владелицы машины примерно подходил гостье Монссона. Кроме того, имелось несколько фотографий, и сейчас при необходимости ее не составило бы труда идентифицировать.

Бекстрёму, что редко с ним случалось, плохо спалось. Они с Рогерссоном долго пили в его номере, и, когда он наконец избавился от «нахлебника», было уже два ночи. Три часа спустя он проснулся, и, только немного приняв на грудь, успокоился и заснул снова. А уже около семи был на ногах и за неимением лучшего поплелся в обеденный зал перекусить после трудной и наряженной ночи.

Бекстрём, как обычно, наложил себе в тарелку болеутоляющее, филе анчоусов, яичницу и колбасу, и начал с таблеток, проглотив их с помощью нескольких приличных глотков апельсинового сока. Только тогда он опять почувствовал себя человеком и набросился на еду. Вдобавок еще буркнул приветствие Левину, который вежливо кивнул в ответ и даже чуточку опустил свою утреннюю газету, в то время как малышка Сванстрём вдруг истерически расхохоталась и, так и не сумев взять себя в руки, поднялась из-за стола со слезами от смеха на глазах и быстро удалилась в направлении дамской комнаты, прижимая к губам салфетку.

«Что, черт возьми, на нее нашло?» — подумал Бекстрём, засовывая в рот очередной кусок колбасы.

— Какого черта с ней происходит? — спросил он и подозрительно посмотрел на Левина, который, казалось, даже не заметил, как истеричная дамочка оставила их.

— Понятия не имею, — солгал Левин, хотя уже днем ранее вычислил, что Бекстрём конечно же был единственным во всем здании полиции, кто не читал протокол опроса, касавшийся его самого. Да и какое к тому же он имел право с раннего утра портить настроение коллеги, совершенно независимо от его профессиональных недостатков и человеческих слабостей. — Понятия не имею, — повторил Левин, а потом извинился и поднялся из-за стола, с целью позаботиться о том, чтобы Ева Сванстрём до конца дня находилась на безопасном расстоянии от Бекстрёма.

77

Монссон и его гостья, похоже, не имели никаких проблем с отдыхом ночью. Только около десяти утра у фон Эссена появилась причина сделать в журнале новую запись. Сначала — когда голый Монссон вынырнул в собственной гостиной и сразу же исчез в ванной комнате. А пару минут спустя его столь же раздетая дама проследовала за ним, причем оба явно очень серьезно относились к личной гигиене, поскольку прошел целый час, прежде чем они в намотанных вокруг бедер полотенцах, сначала Монссон, а потом его гостья, пошли на кухню, чтобы позавтракать.

К тому времени Адольфссон был уже на ногах, только из душа и полным ходом варил себе и напарнику кофе и яйца, разливал сок и делал бутерброды, и примерно тогда же позвонил Бекстрём с целью проверить, как обстоят дела, и был при этом на удивление краток.

— Ситуация? Она жива? — спросил он.

— Да, и, судя по всему, прекрасно себя чувствует, — отрапортовал фон Эссен.

— Как раз сейчас она и хозяин квартиры завтракают кофе, йогуртом с овсяными хлопьями, а также бутербродами с большим количеством овощей и тонкими кусочками сыра, — добавил он.

— Черт побери. Больные придурки, — сказал Бекстрём с отвращением. — Дайте знать, как только он возьмет ее за горло.

Фон Эссен пообещал сразу же это сделать. Затем, воспользовавшись случаем, быстро принял душ, в то время как Адольфссон позаботился о наблюдении и записях. Активность в квартире по другую сторону улицы могла означать, что подозреваемый собирается куда-то уйти.

Левин и его помощники потратили более полутора суток, пытаясь найти хоть какую-то связь между Бенгтом Монссоном, с одной стороны, и Линдой или ее матерью — с другой. Безрезультатно. И хотя они прошерстили все доступные им досье со всей тщательностью, сноровкой и изобретательностью, приобретенными за годы работы, это в конечном счете ничего не дало.

Обычно при таком раскладе напрашивался не самый оптимистичный вывод. Даже если и существовала какая-то связь, она лежала в иной сфере, чем семейные отношения, профессиональная жизнь, образование, среда обитания. Не существовало также никаких интересов, обычных хобби, друзей и знакомых, которые могли бы связать их друг с другом. Оставались лишь встречи случайного характера, и здесь утешало то, что все они, похоже, были обычными, приличными, нормальными людьми, а столь похожих личностей, как правило, рано или поздно сводит судьба в таком маленьком городке, как Векшё.

Одновременно это не слишком вдохновляло, поскольку Левина стало одолевать все более растущее беспокойство. Ведь его предыдущие выводы казались неверными. Где мог такой тип, как Монссон, научиться воровать автомобили и выламывать замок руля? Откуда у такого, как он, контакты с продавцами наркотиков? И насколько нормально для субъекта вроде него доходить до преступных крайностей. Насиловать, мучить и душить женщину, которая была на пятнадцать лет его моложе? Единственно хоть какую-то надежду пока давали отчеты фон Эссена и Адольфссона о, мягко говоря, неумеренном сексуальном аппетите подозреваемого. Одновременно создавалось впечатление, что эта его потребность вписывалась в рамки традиционного поведения.