— Ты был абсолютно прав, Бекстрём. Господин Карлссон выглядит не самым приятным человеком, — констатировал Торен после того, как быстро доложил результаты своих изысканий.

— У этого дьявола надо взять образец ДНК, — сказал Бекстрём довольно.

— С ним уже полный порядок, — сообщил Торен, а потом столь же подробно рассказал о прежних заслугах коллег из Мальмё.

— Почему ты, черт возьми, не проинформировал меня об этом раньше? — спросил Бекстрём угрюмо. — Это тайна или?..

— Я просто не успел, — заверил его Торен. — Поэтому и делаю это сейчас.

«Чистый идиот, полный кретин, — подумал Бекстрём. — Мечется из стороны в сторону».

— Садись, Левин, садись, — сердечно произнес Бекстрём и показал на стул для посетителей, стоявший напротив его письменного стола. — Как дела с твоими изящными конструкциями? Ты начал наводить в них какой-то порядок?

— Там наверняка все будет нормально, — ответил Левин нейтральным тоном.

У него имелись два конкретных предложения, которые могли стать шагом в данном направлении. Во-первых, побеседовать с матерью Линды. Два прежних ее опроса, по мнению Левина, были слишком поверхностными. И если реально смотреть на вещи, фактически не дали ничего такого, чего не смогли бы узнать и без разговора с ней. Во-вторых, он хотел, чтобы была предпринята новая попытка поработать со стажером Лёфгреном.

— Ты же знаешь, я всегда слушаю тебя, — произнес Бекстрём дружелюбно.

«Хотя ты и исхитрился выставить на посмешище половину полицейского корпуса с чертовым негром».

— Я предлагаю поручить Рогерссону допросить мамашу, — сказал Левин. — Он крайне дотошный в таких делах.

— Как ни странно, — согласился Бекстрём. — Пусть и пьет за двоих, и бегает в сортир постоянно.

— Мне об это ничего не известно, — парировал Левин коротко. — Но ты, пожалуй, лучше меня проинформирован по данному вопросу, Бекстрём.

— Это уже стало притчей во языцех, скажем так, — в ответ ухмыльнулся Бекстрём. — Тогда негр? Кто займется им? — продолжил он.

— Если ты имеешь в виду стажера Лёфгрена, я планирую разобраться с ним сам, — сказал Левин. — Мне кажется, он легче пойдет на разговор сейчас, когда с него уже снято подозрение.

— Скорее всего. Теперь единственная проблема в расстоянии, — согласился Бекстрём.

«А ты, Левин, наверняка рано или поздно получишь Нобелевскую премию».

41

Мать Линды находилась в своем летнем домике на острове Сиркён на озере Оснен, в паре десятков километров к югу от Векшё. Она была не одна, а с подругой, по словам которой матери Линды тяжело давался каждый новый день. Но поскольку она прекрасно понимала, что у полицейских снова может возникнуть желание поговорить с ней, выражала готовность оказать любую посильную помощь.

— Передайте ей наш привет и благодарность, — сказал Рогерссон. — Я и мой коллега будем у вас примерно через час.

— Вам объяснить, как доехать? — поинтересовалась подруга.

— Мы разберемся сами, — сказал Рогерссон. — В крайнем случае потом позвоним вам снова. Передайте ей нашу огромную благодарность за ее желание помочь.

Бекстрём решил составить Рогерссону компанию. Он чувствовал, что ему надо сменить обстановку и развеяться. А что могло быть лучше, чем в удобной служебной машине с хорошим кондиционером в спокойной обстановке поболтать с Рогерссоном обо всех отсутствующих идиотах, которые обычно омрачали ему жизнь. Кроме того, его слегка одолевало любопытство относительно матери Линды.

— Там внизу слева видишь озеро? — спросил Рогерссон полчаса спустя и кивнул в направлении голубой водной глади, мелькнувшей между березами в солнечной дымке. — Осталось где-то десять километров до острова Сиркё. Классическое местечко для таких, как мы с тобой, Бекстрём.

— А я считал, что весь шнапс делают в Сконе, — заметил Бекстрём, который чувствовал себя значительно бодрее, несмотря на все незаслуженные удары судьбы, обрушившиеся на него в последнее время.

— Вспомни истории из шведской криминалистики, — пояснил Рогерссон. — Здесь произошло одно из самых сенсационных исчезновений за последнее столетие. Одного уровня с историей Виолы Видегрен 1948 года. Алвар Ларссон исчез из родительского дома холодным и ветреным апрельским утром, — заговорил Рогерссон несколько высокопарно. — Я читал интересную статью об этом деле в скандинавской криминальной хронике несколько лет назад. Есть сомнение, что вообще имело место убийство. Возможно, он упал в озеро и утонул, когда гулял и играл на берегу.

— В это я ни на секунду не поверю, — отмахнулся Бекстрём. — Понятно, что его прикончил какой-нибудь педофил. Их наверняка полно в тех краях. Сидят в своих красных домиках и качают детское порно из Интернета.

— Хотя вряд ли — в 1967 году, — заметил Рогерссон. — Я имею в виду Интернет.

— Ну, тогда они занимались каким-нибудь другим дерьмом, — стоял на своем Бекстрём. — Сидели в своих клозетах и онанировали на старые газетенки с купающимися голяком скаутами. Откуда мне знать?

— Тебе, похоже, известно почти все на свете, Бекстрём, — едко усмехнулся Рогерссон. — Хотя больше всего я ценю, конечно, твой взгляд на вещи. Ты невероятно сердечный человек.

«А что это случилось с Рогерссоном? — подумал Бекстрём. — Похоже, он с похмелья, вот и вся причина. Остается надеяться, что мамочка Линды будет столь же щедра на пиво, как и ее папаша».

Маленький красный домик с белыми углами, большое старое дерево перед ним, а в его тени гравиевая площадка, где они припарковали свой автомобиль, флагшток, сиреневая беседка, пристройка с уборной в торце, причал, лодочный сарай с баней и собственная полоска озерного берега. Аккуратно выровненные граблями дорожки через большой земельный участок, где полоски тщательно подобранной по размеру и цвету гальки обозначали границы хорошо подстриженных газонов.

Обычный шведский летний хутор, и, само собой, они сидели на улице, вокруг стола в беседке. Естественно, никакого пива, и столь же естественно, большой графин с домашним соком из черной смородины с большим количеством льда, высокие бокалы на ножке, вне всякого сомнения, из какой-нибудь близлежащей комиссионки по цене нескольких упаковок крепкого пива.

«Если бы не отпечаток горя на твоем лице, ты была бы чертовски аппетитной женщиной, — подумал Бекстрём и почтительно кивнул матери Линды. — Лотта Эриксон. Сорок пять лет — и при других обстоятельствах наверняка выглядит значительно моложе».

— Ты сможешь прекратить разговор, как только он покажется хоть чуточку тяжелым для тебя, — сказал Бекстрём как можно мягче.

— С этим не возникнет проблем, — ответила мать Линды достаточно непринужденным тоном, и, если бы не глаза, он никогда не догадался бы, что творится в ее душе.

«Интересно, как много валиума ты приняла с тех пор, как проснулась, старушка».