— Куда хочешь! — захлопнул дверцу.
Баба с возу!
Перекладывал листки. Не столько смотрел их, сколько нюхал. Вот она, настоящая моя жизнь!
Снова грохнула дверь! Забыл, идиот, запереть! Рванулся…
Стояла Настя. С трудом ее признал. Красивая, сияющая! Вся в снегу, снежинки переливались даже здесь, в тусклой комнате. Волна свежести и хвои.
— Отец!
— Да, родная.
Залюбовался ей. Вот оно, счастье! При этом даже не замечает, что нет матери. Несущественно сейчас.
— Можно мы еще погуляем?
Как ей такой отказать?!
— Хорошо, Настя, только недолго.
Вторая часть фразы была обрублена дверью. Услышал: так быстро она никогда еще не бегала. Все сметет на своем пути!
И через мгновение — вкрадчивый стук. Вот это — самое сложное.
— Ну что? Я свое обещание выполнила, — шепнула, приоткрыв дверь.
— Да-да. Сейчас иду.
Дети — это святое.
Утром за завтраком мы сидели с Аллой за соседними столиками. И то — смело. Вчера, правда, сидели за одним. Но то было вчера! А сегодня — совсем другое. Дети наши поклевали чего-то и вместе умчались. Вот оно, счастье! Впрочем, как и всегда, оказалось недолгим. Зазвенел старый (тут все старое) черный телефон на полке большого зеркального буфета, по слухам — подарен самим Зощенко… Тут полно легенд!
Мы смотрели на аппарат. Что он несет несчастье кому-то из нас (а значит, обоим), мы не сомневались.
Алла подошла. Долго слушала крик в трубке, потом вставила слово:
— Поняла! — добавила: — Поняла. Все.
Вернувшись, сказала:
— Уже пьян.
— В смысле?..
— Умерла. — Алла кивнула. — Теперь он там устроит! Помоги ему.
— Понял. — Я встал. «На все руки мастер»! — А Настя?
— Не волнуйся, друг детей. У меня они оба будут в полном порядке, можешь не сомневаться! Ты, наверное, понял, что, если бы я воспитывала Настю, не было бы ни-ка-ких проблем!
…К сожалению, не подтвердилось.
Кузю я застал у портрета матери. Портрет черноокой красавицы кисти великого Лебедева.
Сперва Кузя рыдал, делясь в паузах воспоминаниями о том, как его буквально вынянчили друзья матери — Хемингуэй, Ахматова, Эренбург, Маркес и Коллонтай. И так оно и было, хотя он не смог в полной мере воспользоваться столь исключительной стартовой площадкой.
Здесь, в тени знаменитой мамы, прошли его счастливое детство и юность. Правда, обучив его всем языкам, она запретила ему быть переводчиком, решив почему-то, что он не гений (всем родителям гениев подавай!). К тому же подарила ему простонародное имя Кузьма, поскольку родила его от монтера, с которым состояла в недолгом браке, наградив зато сына его фамилией. И тем не менее Кузя на нее молился (хотя мог бы родиться от Хемингуэя), горевал, что не пошел по ее стопам, и считал свою жизнь неудавшейся (хотя был он профессором двух технических вузов, а в одном и заведовал кафедрой)… Но главное — мать не сочла его равным! Повесили на ее портрет черный креп.
— Теперь она меня съест! — Это он имел в виду Аллу.
— Зачем ей тебя есть, если ты столько зарабатываешь! — успокаивал его я. Слушателем я был идеальным, Алла давно бы уже надавала ему по рогам.
Мы вышли из дома, проследовали по местам оказания ритуальных услуг, перемежая их услугами барменов и половых. И в скорби можно найти приятное, если ею управлять. Из огромного своего опыта общения с Кузей я знал, что его загул быстро оборачивается бурным раскаянием, и спешил насладиться, пока деньги (сэкономленные страшно сказать на чем) еще были. Утром мы двинулись в Елово — похороны должны состояться там.
— А знаете, вашу дачу ограбили! — радостно сообщили ему, только мы вошли в холл Дома творчества.
— Кто? — пробормотал он.
— Да дети ваши! — язвительно проговорила дежурная. Эти юннаты уже извели ее, привыкшую к тихой жизни, и вот — момент мщения.
— Дети — это еще ничего, — успокаивал его я. — Дети — это святое…
Тут в холл вошли Алла с Тимом, и я сначала обрадовался: значит, не «Тимур и его команда» ограбили дом… Но где Настя? Похоже, зря я Кузю утешал. Утешать-то как раз надо было меня, беда как раз случилась со мной, точнее с Настей, — ну просто притягивает несчастья!
Со слов Аллы, все произошло так: вечером она Тима не отпустила, поскольку он и так уже пробегал весь день и должен был выполнять задание по английскому. «И Насте, — злилась Алла, — тоже предложила принять участие: английский не повредит». Но ту было уже не остановить. Умчалась! Собрала шайку самых отъявленных головорезов (из детей) и забралась на их дачу! «На их», понял я, то есть как раз на дачу покойной Кузиной мамы, великой переводчицы. Стало быть, без Тима не обошлось: считал эту дачу своей, собирался там устроить вечеринку, ключ дал, но сам в последний момент уклонился. Теперь вроде сообразил, что «полная несознанка» его не красит, и лениво процедил, что поначалу был план вытащить из дома поленья и сделать «большой костер» (надо понимать, пионерский). Но! Без него он лезть в дом запретил!
— А эти все равно полезли… так и надо им! — не удержал он своей природной злобы.
— Так пойдем в милицию… твои же друзья!
Алла встала на защиту птенца:
— Никуда мы не пойдем!
Пусть «те» там, а «мы» — здесь!
Из «тех» пострадала лишь Настька. Умела влипнуть! Сидела в отсеке за решеткой, опухшая от слез, но с гордо поднятой головой. Так задрала голову еще и потому, что текли сопли. Вечно простужалась, очередной «подвиг» ей стоил здоровья. Притом хранила гордое молчание. Как сказал пожилой начитанный милиционер, «Молодая гвардия», героиня в неволе. Очевидно, эта роль ей пришлась: даже на меня глянула злобно.
— Папа! Разберись! — произнесла хрипло. Разошлась!
Как пояснил милиционер, сторож участка застукал. Увидел открытую дверь, те выбежали, отпихнули его в снег. Успел схватить только Настьку. Самая неуклюжая! Зато теперь главная: ей хуже всех! Что упиваться и дальше пойдет этой ролью — вот какой я вдруг почувствовал страх. И не ошибся.
— Ну что? И отец уже не узнает? — произнесла с вызовом. Откуда это в ней? Чуть было не ушел, обиделся. Да-а… тут серьезней, чем кража дров… нарывается на большее.
— Что, знаете ее? — спросил дежурный.
Я открыл рот, чтобы сказать, что немножко знаю, но Кузя опередил меня:
— Хозяин дачи! — стукнул себя в грудь. — А эта — крестница моя!
Вот и окрестили.
— Можно сказать, член нашей семьи!
— Ну и что? Крестницам разрешается на дачи забираться?
Все же в зимней спячке, в засыпанном снегом Елово, дежурный решил дело раздуть. Иначе — где же бдительность? Да, появление тут Тима было бы кстати. Но он, как говорится, блистал отсутствием, а Настя делала все, чтобы «загреметь»!.. И сразу прославиться.