– Вы должны бежать прямо сейчас, – сказал Эрбэнус доктору Накамуре, поднял с залитого кровью дивана ребенка. Это было первое и последнее прикосновение отца к сыну. Несколько секунд Эрбэнус смотрел сыну в глаза, затем передал его доктору.

Накамура вышел на улицу. До утра оставалось меньше часа. А что потом? Будет ли солнце так же губительно для младенца, как и для детей Наследия?

– Когда взойдет солнце, укрой ребенка в задней части моей машины, – сказал Эрбэнус. – А я… Я попытаюсь задержать погоню.

Накамура подумал, что было бы неплохо дать ребенку имя, хотел сказать об этом Эрбэнусу, но тот уже ушел. Оставалось бежать, позволить страху проникнуть в сознание и мчаться прочь так, словно по пятам гонится сам ад. Впрочем, Наследие, возможно, было хуже ада. По крайней мере, оно было реальностью, в отличие от всей этой религиозной ерунды, в которую перестаешь верить сразу, как только на небе появляется солнце.

Накамура уложил ребенка на пассажирское сиденье, сел за руль и дал по газам, надеясь, что Клео простит ему это предательство, согласится, что жизнь младенца важнее жизни старого, успевшего пожить взрослого.

– Он убегает! – заверещал Фонсо, почувствовав, как слабеет связь с Претендентом.

Хищник вышел из-под контроля. Габриэла кричала, стояла у него на пути, но мальчик оттолкнул ее, выбежал к воротам. Охранники Наследия, не рискнув остановить его, склонили головы. Фонсо не заметил их, промчался мимо – за ворота комплекса, в крошечный город, в дом, где родился Претендент. Следом за Первенцем стелился по земле шлейф черных голодных теней. Это была река – бурная, горная. Река, проглотившая охранников, имевших глупость не броситься прочь. Река, не знавшая жалости. Эрбэнус не надеялся, что ему удастся уцелеть. Он лишь верил, что сможет задержать этого маленького монстра. Задержать и спасти своего ребенка, который, возможно, вырастет и станет хуже, чем Фонсо, но…

– Ничего не бойся, – сказал Эрбэнус Лане, вышел из дома и стал ждать свою смерть.

Фонсо прибежал к дому на окраине и завыл, чувствуя, что опоздал. Река теней за его спиной рушила дома, глотала жизни. Потом Фонсо увидел Эрбэнуса – отца Претендента. Заглянуть в его мысли. Узнать его слабости. Две армии теней замерли. Но силы были неравны. Фонсо остановился, уставившись на дом, где родился Претендент, на дом, где все еще теплилась жизнь его матери и… Первенец вздрогнул, впервые почувствовав древнего. Чувства были странными, волнительными.

– Не трогай ее! – крикнул Эрбэнус, переживая за Лану. – Борись со мной!

Фонсо уделил ему лишь пару мгновений – заглянул в мысли, в воспоминания, узнал все что нужно о рождении Претендента, о пленении древнего и отмахнулся, словно Эрбэнус был назойливой мухой. Река теней вспенилась, проглотила армию теней Эрбэнуса, а затем превратила в прах и самого Эрбэнуса. Теперь дом. Мать Претендента. Потратить пару мгновений на ее воспоминания. Узнать о болезни, узнать о резервациях. Мозг Ланы Зутерман взорвался, забрызгав потолок лопнувшими глазными яблоками.

– Решил оставить меня на десерт? – спросил Оллрик, когда мальчик вошел в его комнату.

Фонсо молчал, изучая противника. Или же не противника? Пищу? Что-то в этом древнем монстре манило его, притягивало. Лицо Фонсо вспыхнуло метаморфозами. Тонкие зубы-иглы пронзили шею вендари. Кровь заполнила рот, принося знания, утоляя голод и… Фонсо не отрывался от древнего сосуда с кровью, пока не осушил его весь. Дети Наследия стягивались к дому на окраине поселения, чтобы поклониться Первенцу. Но разве одним из этих детей не был когда-то Эрбэнус – враг? Фонсо вышел из дома, смотрел какое-то время на преклонивших колени детей Наследия, затем обрушил на них свою армию голодных теней.

– Больше ни одного претендента, – прошептал новый Первенец.

Кровь древнего пьянила, умножала силы, побуждая чувствовать себя богом. Это был уже не хищник, пугливо поджимавший хвост при виде кнута. Фонсо стал маленьким демоном смерти, который направляет своих сотканных из темноты слуг искать детей Наследия, забирая их жизни… И маленький демон не собирался больше никому подчиняться…

Когда он вернулся к Габриэле, небо прорезали первые лучи рассвета. Хищник вернулся к дрессировщику. Но не было больше кнута, способного подчинить этого маленького демона….

– Мать Наследия! – Фонсо смотрел на старую женщину. – Почему они поклонялись тебе? Ты ведь простой человек.

Он заглянул в ее мысли. Нет, в ней не было и доли любви, которую Фонсо видел в голове Ланы Зутерман. Любви к своему сыну. Если Габриэла кого-то и любила, то этот ребенок давно состарился и превратился в прах – истинный Первенец, Эмилиан. Как часто она ходила на его могилу! Как часто приводила туда Фонсо, заставляя уважать, преклонять колени. Но никакой любви. Ничего и близко похожего на чувства Ланы Зутерман. Фонсо хотел убить Габриэлу, но воспоминания древнего, Оллрика, почерпнутые вместе с его выпитой кровью, показывали, что иногда жизнь может причинять больше страданий, чем смерть. А Фонсо хотел, чтобы Габриэла страдала. Страдала за то, что никогда не любила его. Страдала, видя, что весь ее мир превратился в прах.

– Я найду каждого из Наследия и уничтожу, – пообещал Фонсо Габриэле перед тем как уйти. – Можешь помолиться Эмилиану. Хотя ему плевать. Он уже давно превратился в пепел.

Фонсо забрался Габриэле в голову и показал, как умирает каждый из детей Наследия. Старуха дрожала, но слез не было.

– Ты такая же холодная и безразличная, как каменная статуя на могиле Эмилиана, – сказал Фонсо, покинув ее.

Он все еще чувствовал Претендента, все еще хотел броситься за ним в погоню, но в Наследии оставалось одно дело. Еще одна жизнь.

– Мать? – позвал маленький демон смерти, проходя в комнату Клео Вудворт. – Покажи мне свои чувства, Мать!

Глава шестая

Старая лодка пошла ко дну раньше, чем Скендер успел добраться до берега, но аллигаторы пугали его меньше, чем то, что он увидел на болотах Мончак, в крошечном мире Моука Анакони. Зло. Чистое, концентрированное зло. Страх придавал сил, и Скендер плыл, барахтался, путаясь в водорослях, но не мог остановиться. Не чувствовал он и усталости. Плыл, пока не выбрался на деревянный причал. Затем бежал. Прочь, подальше от этого проклятого места. А когда ноги подогнулись, то Скендер пополз. Харкая кровью и читая сбивчивые молитвы… Таким его и привезли в неотложку Нового Орлеана. Накололи транквилизаторами, поставили капельницу, чтобы оживить обессиленный организм, и приставили санитара…

Скендер очнулся днем. Долго лежал, глядя за окно, где раскаленное солнце щедро поливало землю своими лучами. Они согревали мир и прогоняли ужас. Дикий, первозданный ужас, заставивший Скендера бежать с болот Мончак. Теперь нужно было собраться и вспомнить, кто он такой. Вспомнить для себя. Вспомнить для врачей, которые не знали имени пациента, потому что не нашли при нем документов. Скендер назвал им адрес ближайших родственников, хотя и сам не особенно верил, что эта информация подтвердится. Ему стерли воспоминания, внушили новые и отправили в преисподнюю. Кто знает, что из его воспоминаний ложь, а что правда? Он помнил смерть родителей, помнил сестру по имени Анна. Помнил их дом недалеко от Нового Орлеана, где Анна жила с мужем и парой таких же золотоволосых, как Скендер, ребятишек. Но кто сказал, что все это окажется правдой? Скендер подумывал сбежать, пока врачи не выяснили правды о его личности. Кто знает, кем он окажется в действительности? Но правда оказалась не такой ужасной, как успел вообразить себе Скендер. У правды оказалось тревожное лицо старшей сестры и ее мужа, ожидавшего их в машине.