– Шердан, – пояснил скоморох. – Были еще два поменьше, но этот их схарчил. Прожорливая тварь!
Осмотрев зверя, Клим решил, что шердан на воротах Джакуса очень похож, разве что хвост подлиннее и грива пышнее. Другие обитатели зверинца были не такими крупными и свирепыми на вид: полумедведи-полусобаки, которых Црым назвал кубелами, небольшой крылатый олень и горная шакра, помесь гиены с павианом. За клеткой странного зверя, похожего на кабанчика с меховым воротником на загривке, нашелся ход под угловую башню в крепостной стене. Миновав его, путники очутились в хаосе кривых улочек, среди полуразрушенных заборов, кособоких домишек и грязных луж. Эта восточная окраина весьма отличалась от Королевского проезда и центральных площадей; жил тут большей частью пришлый народец, явившийся в столицу подработать.
Половина улиц заканчивалась тупиками, другие бесконечно извивались, словно брошенные наземь черви. Омриваль, однако, шагал без колебаний, и вскоре лужи исчезли, дома стали посолиднее, в два и три этажа, сгнившие заборы сменились каменными оградами. Улицы здесь были шире и прямее, верхние этажи выдавались вперед, нависая над нижними и закрывая темнеющее небо, массивные ставни защищали окна, и не приходилось сомневаться в том, что каждая дверь закрыта на прочный засов. В час, когда день угасает и близится ночь, благонамеренные горожане сидели по домам – кроме всяких кузнецов, тележников да шорников, пропивавших по кабакам королевское золото.
Они вышли на Рыночную площадь, сейчас тихую и пустынную. Правда, в кабаках «Братаны-стаканы» и «Третья бесплатно» еще гуляли – оттуда доносился стук кружек, лихие выкрики и женский визг. Место было знакомо Климу, и он уверенно свернул на юго-восток, в неширокий проезд, что вел к городским скотобойням.
– Эй, твоя милость, куда мы идем? – поинтересовался шут с тревогой.
– В «Гнилые кости», – ответил Клим и, запрокинув голову, бросил взгляд в сумрачное небо.
Скоморох, ухватив его за плащ, уперся в землю короткими ногами.
– Да ты сдурел, величество! В этакий-то час! Совсем ума лишился! Не пущу! Видит Благой, не пущу!
Клим нахмурился:
– Ты как разговариваешь с королем?
– Как положено, – заявил скоморох, по-прежнему цепляясь за его плащ. – Сам сказал, что шут должен резать владыке правду-матку. Вот я и вещаю: съехал ты с катушек, моча в головенку ударила! Высосут ведь нас! А по первому делу тебя – эти твари до королевской крови охочие.
Клим выдернул плащ из цепких пальцев Црыма.
– Я вас с собой не зову. Идите в кабак, хоть в «Третью бесплатно», выпейте вина и ждите. Вернусь после полуночи.
– Ну, если так… – начал шут, но Омриваль упрямо тряхнул светлыми волосами.
– Я тебя не оставлю, повелитель. – Он прикоснулся к висевшему у пояса топорику, чье лезвие отливало серебром. – Ты сказал, куда король, туда и мне дорога. К брату Джакусу не хотелось идти, но там не бились, там пировали, а нынче ты в опасности. Если биться будешь, кто защитит твою спину? Если ранят тебя, кто рану перевяжет? А если погибнешь, зачем мне жить?
Долго-долго всматривался Клим в прекрасное лицо юноши, в чудные его глаза. Потом промолвил:
– Хорошо, Валентин. Ты пойдешь со мной, а Црым – как ему пожелается.
С этими словами он плотнее закутался в плащ и зашагал к кабаку бывшего сержанта Мамыша. Через три-четыре сотни шагов появился неприятный душок, потом завоняло сильнее – они приближались к городской окраине и скотобойням. По обеим сторонам улицы застыли добротные дома, темные и молчаливые, с лавками мясников и мастерскими кожемяк. Пахло крепко, но терпимо. За воротами лениво тявкнул пес, отозвались еще две шавки и замолкли. Над ямой, полной костей и мясных ошметков, висело зыбкое облако мух. Тут и там над оградами торчали распялки с бычьими и свиными шкурами, мокли в чанах кожи, громоздились кучами рога. Контора «Рога и копыта», вспомнил Клим и усмехнулся. Сзади слышались тяжелые вздохи и позвякивание бубенцов – шут по-прежнему ковылял за ним и Омривалем.
Кабак «Гнилые кости» обнаружился в дальнем конце, сбоку от скотобоен. Стоял он у скалистого холма, куда взбегали уступами ветхие крепостные стены с полуразрушенной квадратной башней – мастера-каменщики явно сюда еще не добрались. Строение было сложено из толстых потемневших бревен; на улицу выходили два окна, затянутые бычьими пузырями, и дверь – как раз такой ширины, чтобы удобнее выкинуть пьяного гостя. Клим пнул ее ногой, переступил порог и огляделся.
Пол из грубо отесанных плашек, на стене – тусклый светильник, фитиль плавает в топленом жире. Четыре длинных стола, при них лавки. Каменный очаг, заросший копотью, в нем тлеют смолистые поленья. Широкие доски на подпорках – с глиняными кружками, блюдами, горшками и винными флягами. Над ними висят копченые окорока и свиные ребра. В углу – огромная, в рост человека, дубовая бочка на подставке с раскоряченными ножками. Рядом с бочкой, на табурете, сухопарый мужик в пожилых годах, с лысым шишковатым черепом. При виде посетителей глаза его хищно сверкнули.
– Чего желают пресветлые сиры?
– Пива. Большой жбан, – велел Клим, устраиваясь у стола. – А спутникам моим налей винца. Хорошего!
Сухопарый нацедил из бочки изрядную посудину и, прихватив кувшин с вином и чаши, поднес гостям. Его верхняя губа приподнялась, обнажив желтые и на редкость острые зубы. Похоже, кабатчик думал, что это дружелюбная улыбка, но Климу так не показалось.
– Ты Мамыш, отставной королевский сержант, – молвил он, капая в кружку из пузырька. – А теперь ходит слух, что ты, братец, злоумышленник. Целую банду в подвале держишь.
– Да ну? – удивился Мамыш. – И кто ж такое говорит?
– Люди. Желаешь имена узнать? Ну, это как-нибудь позже.
– Позже так позже, – бывший сержант снова оскалился. – Мне не к спеху.
Клим сделал первый глоток. Пиво было кисловатое и жидкое. Поморщившись, он снова глотнул.
– Дело есть к тебе, служивый. Исполнишь, будешь прощен.
– Все дела кончились, сир, клянусь дерьмом дракона! – сообщил Мамыш с неприятной ухмылкой. – И твои дела, и парней, что с собой притащил. Вот допьете винцо и пивко, рассчитаетесь, а потом…
Опростав кружку, Клим сидел, не вслушиваясь в бормотание Мамыша, и чувствовал, как мышцы наливаются чудовищной силой. Это ощущение было уже знакомо, и потому он старался не шевелиться – не ровен час, стукнешь кулаком, и будет вместо стола груда обломков.
Кабатчик смолк. Только в маленьких его глазках все ярче и ярче разгорался алый огонек.
– Дрянь у тебя пиво. Моча! – сказал Клим и сплюнул на пол. – Надо бы тебя прикрыть и штраф наложить, да уж ладно… Прощу, как обещал, если державе послужишь.
– Я свое отслужил. Теперь у меня другое занятие, – проворчал Мамыш и облизнулся.
– А я говорю, послужишь! – Клим хлопнул ладонью по столу, и тот в самом деле превратился в груду щепок. – Послужишь, гнида зубастая, ибо орки идут на нас войной!