— Вовремя мы.
— Это точно, — кивнул Медведик. — Увозят потихоньку.
— К наступлению всё в части передают?
— Вряд ли, тогда бы и ночью работали. Впрочем, нам до этого дела нет, давай грузиться. Профессор, подайте сигнал.
Еремей выглянул из ворот, прислушался и издал звук, отдалённо напоминающий кряканье дикой утки. Оно конечно, не сезон для водоплавающих птиц, но всё остальное у Баргузина получалось ещё хуже. Тишина стала ответом.
— И где Михась? — Барабаш тоже подошёл к воротам. — Покрякай ещё раз. Слышишь?
То, что слышал профессор, на утку совсем не походило. Скорее на фырканье очень большого ёжика, причём подкованного и умеющего ругаться на роденийском языке. Ну точно, он!
— Вы почему сигнал не подали? — прикативший телегу Михась выглядел обиженным. — Мы же договорились.
— Еремей подавал.
— Да? Вроде крякать нужно было, а не хрюкать. Или это в желудке урчало?
— Не умничай, рядовой, — старший сотник Медведик вынес со склада первый ящик. — Полки со жратвой у дальней стены справа. Действуй, нам нужно поторапливаться.
— Сделаем, командир! — бодро отрапортовал Кочик и порысил в темноту. Чтобы найти еду, свет ему не требовался.
Вольдемар оказался прав — в небрежно сваленных в углу ящиках оказалось то, что хоть раз в жизни мечтал попробовать каждый уважающий себя роденийский мужчина. Мечтал, слышал многочисленные рассказы, но почти никогда не видел. Сухой паёк пластунов. Обычные с виду баночки, упакованные в промасленную бумагу какие-то прямоугольные брусочки, пакетики с разноцветными полосами по диагонали… несколько пузырьков с притёртыми пробками.
Да, немало ходило слухов, в том числе и заставляющих сомневаться в их правдивости. И вот наконец-то выпал случай испытать на себе. А одну бутылочку непременно следует сохранить до мирных времён, дабы удивить женщин своей выдающейся… хм. Ведь неутомимость проявляется не только в способности пройти без остановки триста вёрст, не так ли?
— Не спи, Михась, загружай телегу, — недовольный голос Барабаша вывел лётчика из мечтательного настроения. — Пошевеливайся, кошкокрот беременный.
— Да загружаю я, загружаю… Много брать-то будем?
— Сколько совесть позволит.
— Это хорошо, значит, всё заберём.
Еремея Баргузина, помогающего старшему сотнику таскать ящики с новенькими огнеплюйками, тревожили странные воспоминания. Скорее даже не воспоминания, а лёгкая их тень, потому что, как ни напрягай мозги, чёткой картинки не вырисовывается. Так… смутные и отрывочные видения. Будто бы уже случалось такое — ночь, склад, полки с оружием. Профессор даже за угол заглянул — показалось, что оттуда торчат стоптанные сапоги валяющегося с перерезанным горлом глорхийца. Нет, действительно померещилось. Без памяти плохо.
И ещё постоянный чужой голос в голове. Ругает последними словами, интересуется здоровьем, требует сообщить о своём местонахождении, приглашает в гости. Вот с ним бороться просто — представляешь густой овсяный кисель (знать бы ещё, что это такое) и скидываешь в него постороннее вмешательство. Забавно наблюдать, как чужак там барахтается, не в силах выплыть и не в состоянии утонуть.
«Дада шени, Ерёма! Ты где, сволочь?»
«Я тебя не знаю».
«Зато я знаю, этого достаточно».
«Уйди из головы».
«Удавлю».
«Прочь отсюда!»
Кто он, этот голос? Сам Баргузин вспомнить не мог, а Матвей на осторожные расспросы только пожимал плечами и в случае особой настойчивости крутил пальцем у виска. Да, без памяти плохо.
— Время, ребята, время! — подгонял подчинённых старший сотник. — Смена часовых через сорок минут, [2] а нам ещё нужно смыться как можно дальше.
— Успеем, командир! — запыхавшийся Михась с натугой взворотил на телегу мешок и на вопросительный взгляд пояснил: — Я там оставил немного, так что всё честно!
— Быстрее! — Медведик посматривал на начинающее светлеть небо. — Уходим!
Утро следующего дня принесло новые заботы.
— Ну, нет свободных мест на самоходы, нет! — комендант станции стукнул кулаком по столу и болезненно поморщился, дёрнув левым плечом. Осторожно погладил заправленный за ремень пустой рукав. — Не рожу же я тебе лишние платформы?
Он в звании всего лишь десятника, но обращается к Медведику как к равному, порой переходя на повышенные тона. Ругаться, правда, ещё не ругается, но к тому всё идёт.
— А я не требую лишние. Заметь, вообще не требую, а только прошу, — старший сотник примирительно улыбнулся. — Но неужели для отдельной пластунской манипулы особого назначения не найдётся что-нибудь ездящее? Нам ведь не «Левиафан» нужен, понимаешь?
Комендант вздохнул. Он прекрасно понимал, что хорошо экипированная и вооружённая новейшими огнеплюйками манипула не является обычным пехотным подразделением. Опытному человеку сразу заметны повадки прошедших огонь и воду бойцов, а от взглядов некоторых из них бросает в холод. Особенно нехорошо смотрит вон тот, с серебряными глазами. Ну прямо вылитый Эрлих, доведись тому служить в роденийской армии.
— Ты, товарищ старший сотник, на меня не дави! Знаешь, сколько каждый день таких, как вы, орлов пролетает через станцию?
— Не знаю и знать не хочу, — хмыкнул Медведик и достал из-за голенища сложенный вчетверо лист дорогой синской бумаги. — Скажи, вот это не сможет прикрыть твою задницу от начальственного гнева?
— Да при чём здесь начальство? — десятник развернул документ и уважительно присвистнул. — Что же сразу-то не сказал?
— Секретность, — опять улыбнулся старший сотник.
А бумага и в самом деле внушала почтение — печати с изображением Недрёманного Ока, солидные подписи, расплывчато обозначенная задача… И требование ко всем оказывать любую возможную, а при случае и невозможную помощь. Да, хороший документ, не зря потратил на него целых полчаса личного времени. Действительно, мастерство не пропьёшь. Елизару же Мартину наука на будущее — не храни отрядную печать под подушкой.
Комендант постучал костяшками пальцев по столешнице и принял решение:
— Твои бойцы самоход водить умеют?
— Мои всё умеют, а что?
— Да есть тут одна колымага… выбросить жалко, а тебе отдам. Цени!
— Сначала покажи.
— Пойдём.
Колымага превзошла самые смелые ожидания Медведика. Бронированный самоход противодраконьей обороны со счетверёнными трубами «Грома небесного» и запасом зарядов — что ещё пожелать лучшего для путешествия в сторону линии фронта? Разве что полк «Левиафанов».