Мне стоило бы снова сломать свои брекеты, чтобы опять совершить путешествие в Лондон и бросить письмо в почтовый ящик там, и оно бы того стоило. Возможно, инспектор Хьюитт все равно что-то заподозрит в глубине души, поймет, кто отправитель. Он опознает блестящие следы моего разума. Но даже в этом случае он никогда не сможет это доказать или открыто признать, что именно Флавия де Люс нашла разгадку.
Мы будем мило улыбаться друг другу, угощаясь лепешками, инспектор и я, и предлагать друг другу к чаю сливки и сахар, и оба будем знать восхитительную правду, но молчать.
Голос викария вернул меня в настоящее, произнеся:
– «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями: как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается» [22] .
С учетом обстоятельств было оговорено, хотя это и необычно, что погребение в могилу состоится в церкви и будет частью похоронной церемонии.
Харриет будет покоиться вместе с остальными членами семьи в семейном склепе в крипте под церковью. Ее гроб поместят туда позже в соответствующее время, когда, как сказал нам викарий, «скорбящие рассосутся».
Церемония уже приближалась к концу.
– Господи, ты знаешь, – говорил викарий, – тайны наших сердец.
Я глянула на Лену. Не смогла удержаться.
Она внезапно повернула ко мне голову, встретила мой взгляд, и я обнаружила, что, как ни пытаюсь, не могу отвести взгляд.
Говорят, в некоторых ситуациях ядовитые змеи могут пугать маленьких животных взглядом: факт, в котором я сомневалась и по сей день, хотя миссис Мюллет предупреждала меня, что у Герти Мамфилд дурной глаз и что ей ни за что нельзя смотреть в глаза.
Как бы там ни было, я просто была не в состоянии оторвать взгляд от глаз Лены. Что-то неведомое скользило от нее ко мне – и как ни удивительно, от меня к ней: безмолвный разговор, для расшифровки которого я была слишком неопытна.
Она знает, что я знаю. Никаких сомнений. Она высосала правду из моих глаз, и я никак не смогла этому помешать.
Только величайшим усилием я смогла опустить веки, хотя это было все равно что пытаться опустить оконный переплет с засохшей краской.
Я отвернулась и опустила взгляд в пол, перед тем как осмелиться снова открыть глаза.
К моему ужасу, викарий уже приступил к той части поминальной службы, когда нам надо будет выйти вперед, всем по очереди – отцу, Фели, Даффи, мне – и бросить горстку земли с церковного кладбища на гроб Харриет.
– «…ты, достойнейший Судия вечный, – говорил он, – избави нас от страданий в последний наш час, от мук смертных и не дай отпасть от тебя».
Он кивнул отцу, тот встал и двинулся вперед неверной походкой, словно автомат, который не включали лет сто.
Мы с Даффи пошли следом.
– «Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху в надежде на воскресение к вечной жизни…»
Какие жестокие слова! Не хочу их слышать!
Я прижала руки к ушам и сделала шаг назад. Зацепилась ногой за нижнюю ступеньку алтаря, и мне пришлось ухватиться за угол гроба Харриет, чтобы не упасть.
Восстановив равновесие, я увидела, что инспектор Хьюитт торопливо приближается к нам по центральному проходу.
Неужели он настолько беспокоится за меня?
Вероятно, нет, потому что детектив-сержант Вулмер, прущий, словно тяжелый грузовик, уже миновал половину одного бокового прохода, а детектив-сержант Грейвз блокирует другой.
Что происходит? Их попросили принять участие в погребении?
Или они – я отчаянно понадеялась на это – выяснили личность убийцы на платформе?
Позади меня раздался грохот.
Лена выскочила из скамьи и побежала вверх по алтарным ступенькам. На миг она напомнила мне испуганную лошадь, в стойло которой ударила молния. Ее ноздри раздувались, и когда она повернула голову, я увидела белки ее глаз.
Она влетела в пространство за алтарем, не осознавая, что выхода там нет. Все это время инспектор Хьюитт приближался к передним рядам медленными размеренными шагами.
Сержант Грейвз, который был меньше, легче и моложе, почти достиг передних скамеек бокового прохода. Он подошел так близко, что я могла бы протянуть руку и прикоснуться к нему. Инспектор Хьюитт предостерегающе поднял руку, и сержант остановился.
В дальнем боковом проходе сержант Вулмер еще не дошел до первого ряда.
Лена положила руку на главный алтарь, как будто собираясь забраться на него, но быстро поняла, что он слишком высокий. Резко повернувшись, она увидела, что инспектор Хьюитт и сержант Грейвз снова двинулись в ее сторону, загоняя ее в невидимые сети.
Она рванула ткань в районе талии и – шокирующе, нахально – выступила из своей узкой черной юбки. Она должна была избавиться от помехи, ей надо бежать. Шелковая комбинация непристойно заблестела в лучах солнца.
Если не принимать во внимание торопливое постукивание по мрамору одной пары туфель и размеренное шарканье трех пар полицейских сапог, все происходило в полной тишине. В этом было что-то нереальное: сцена из немого кино в первые дни экспериментов со звуком.
В последний момент, когда Лена вот-вот должна была угодить в мощные объятия сержанта Вулмера, она неожиданно дернулась влево и влетела в часовню – в ту самую маленькую часовню, где Самсон положил голову на колени своей любимой и где он разрушал здание со своими мучителями.
Серьезная ошибка с ее стороны, и Лена поняла это почти сразу.
Она оказалась загнанной в угол.
Она замерла, повернулась вокруг своей оси в поисках пути к спасению, и хотя это все заняло доли секунды, мой мозг мысленно ее сфотографировал. На самом деле, закрыв глаза, я все еще вижу ее в тот момент: длинные рыжие волосы, выбившиеся из прически, широко раскрытые глаза, кончик языка облизывает губы. Ее грудь высоко вздымалась, она бросила взгляд назад через плечо, и в изумленном молчании было слышно ее прерывистое дыхание.
Я бы хотела, чтобы ее лицо исказилось ненавистью, но нет. Скорее, у нее было выражение лица женщины, которая на полпути к машине вспомнила, что забыла кошелек на кухонном столе.
Так они стояли, казалось, вечность, не шевелясь, Лена и полиция, словно актеры в утомительной живой картине.
И потом кто-то в церкви – неужели это была я? – тихо вскрикнул.
Чары разрушились.
Лена снова задвигалась – молния в черном жакете. В несколько прыжков она пересекла часовню. Вскочила на малый алтарь и, собравшись с силами, бросилась прямо на витраж.
Самсон и Далила осыпались дождем старинного стекла. Ядовито-желтые и кобальтово-синие осколки взлетели в воздух, на миг будто зависли в полете и морской волной обрушились на мрамор.