Здание перешло к городу.
Некоторое время дом простаивал, и его оккупировали стаи бродяг, возрадовавшись неожиданному подарку.
Несколько месяцев спустя бродяг выгнали из здания с большой помпой: полицейские выдавливали их с этажей, как пасту из тюбика. А когда смрад выдохся и клопы, что устилали коридоры толстым ковром, перемерли, сюда явилась бригада каменщиков во главе с жизнерадостным усачом архитектором, и здание перестроили под Национальный банк.
Савелий Родионов имел старый план здания, той поры, когда оно принадлежало еще купцу Мусину. Беда заключалась в том, что каждый последующий хозяин здания увеличивал число комнат и наплодил такое неимоверное количество чуланов, что в них мог бы заплутать даже батюшка домовой. Предположить, где находится хранилище, было не менее трудно, чем отыскать в пирамиде Хеопса тело почившего фараона.
Достать чертежи Национального банка не представлялось возможным. Их держали в строжайшем секрете, и охранялись они не хуже, чем Оружейная палата России.
Выход был найден. Елизавета устроилась в Национальный банк обыкновенной уборщицей, и уже через три недели она точно составила план здания, указав, где находится хранилище.
По плану выходило, что хранилище находится как раз над небольшим магазинчиком по продаже обуви. Достаточно будет прорубить потолок, и окажешься в хранилище, а дальше можно будет черпать денежки лопатой. Даже по самым скромным подсчетам, в банке должно находиться около десяти миллионов рублей. Дважды в месяц сюда свозили деньги со всего Замоскворечья, а следовательно, цифру можно будет умножить еще как минимум раз в пять.
Уже на следующий день в газете «Российские ведомости» было объявлено, что обувной магазин, расположенный в цокольном этаже Национального банка, будет переоборудован в ювелирный магазин и уже через неделю москвичи смогут пополнить свои фамильные драгоценности бриллиантами в платиновой оправе. В этот же день к магазину были подвезены инструменты, и в помещении началась работа по переоборудованию магазина. Подвалы банка сотрясались от ударов кирки, в магазин то и дело захаживали мастера, а подсобные рабочие, в старых потертых униформах и с пылью на плечах, выносили кирпичную крошку.
Из управления банка в магазин заявились лишь однажды. Седенький хрупкий старичок с махоньким моноклем в левом глазу, представившись инспектором, попросил документы у хозяина магазина и, убедившись в их подлинности, мгновенно потерял к его персоне всякий интерес и, холодно откланявшись, отбыл восвояси.
Савелий в который раз всматривался в план здания. Ошибки быть не должно. Если начать сверлить потолок у дальней стенки, то через пару часов сверло выйдет точно в центре хранилища. Из чертежей следовало, что именно этот участок потолочных перекрытий наиболее ослаблен и при купце Мусине подвергался значительной реконструкции.
— Вот что, Заноза, — посмотрел Савелий на высокого худого урку, сидящего напротив.
— Слушаю тебя, Савельюшка, — любовно смотрел душегуб на своего воспитанника, которого обожал со страстью престарелого родителя.
Савелий улыбнулся. Он уже давно не тот мальчуган, которого торговки драли за уши лишь за то, что он своевольно открывал чужие чуланы и воровал с лотков яблоки. Но Заноза относился к нему столь же трепетно, как будто бы он по-прежнему вышагивал босым по грязным лужам Хитровки.
— Ровно в четыре часа ты приведешь пролетку. Время во всех отношениях очень удобное, во-первых, в этот час очень хорошо спится, во-вторых, еще темно и в запасе до рассвета у нас остается почти час. Не забудь копыта лошадям обмотать тряпками. В нашем деле лишний шум тоже ни к чему, в банке могут что-нибудь заподозрить.
— Понимаю, Савельюшка, — обиделся Заноза, — не в первый же раз.
— Вот и отлично, — улыбнулся Савелий. — В магазине мы останемся втроем, — продолжал он, — так что ничего не меняется.
— Понятно, Савелий, — качнул головой Антон Пешня, стоящий рядом.
Глаза его сверкнули. Точь-в-точь как это бывает у цыгана, когда он видит бесхозную лошадь.
— Инструменты нужно будет принести накануне. Раньше не следует. Если кто заметит, это может плохо кончиться для нас.
— Разумно, — согласился Васька Хруль.
В его обязанность входило раздобыть кирки, позаботиться о кувалдах и клиньях; порох на себя брал Пешня.
— И еще вот что, — подумав, сказал Савелий, — не забудьте взять домкрат. Не исключаю, что он может нам понадобиться.
Взгляд Савелия остановился на Андрее Пешне, и тот согласно кивнул:
— Сделаем.
— Вот и отлично.
— А теперь давайте займемся непосредственными обязанностями. Я хозяин, а вы мои нерадивые рабочие. Так что не обижайтесь, если время от времени я на вас начну покрикивать. Но прошу не забыть, с вами мы встречаемся ровно в восемь часов. И еще вот что, Заноза, нужно будет следить за входом в банк, и, если ты заметишь хотя бы малейшее шевеление, дашь нам немедленно об этом знать.
— Не беспокойся, Савельюшка, — очень серьезно отозвался Заноза, — мимо меня мышь не проскочит.
— Вот и договорились. А теперь, господа, у меня имеются еще кое-какие дела и позвольте мне покинуть наше уважаемое собрание, — со значением посмотрел Савелий на часы.
* * *
Лиза жила в Сивцевом Вражке в небольшом каменном доме. Соседи мало что могли сказать о скромной и очень красивой девушке лет двадцати. Она отличалась манерами, умением разговаривать и вести себя разумно с кавалерами, так что с первого взгляда в ней угадывалась прилежная выпускница Смольного института.
Барышня не стремилась заводить знакомств с соседями и держалась с ними корректно-вежливо, никогда не переступая границы, за которой следует непременное чаепитие на скрытой веранде. Соседи также отмечали, что у барышни великолепная прислуга и строгий неразговорчивый дворник. Никто из них даже не подозревал, что дворником в доме Елизаветы служил весьма примечательный субъект — в прошлом известный душегуб и злодей по прозвищу Мамай, отбывший за грабежи двадцать пять лет на сибирской каторге, а в нынешние времена человек добропорядочный и весьма гуманной профессии.
Швейцаром же служил не менее легендарный человек — бывший околоточный надзиратель, списанный со службы за брань с обер-полицмейстером. Нынче его звали Макаром. Неизвестно, как бы сложилась судьба бывшего стража порядка, если бы его в одном из кабаков не присмотрел Савелий Родионов и не нанял себе на службу. Поначалу Савелий Николаевич использовал бывшего полицейского в качестве обыкновенного наводчика.
А когда Макар изрядно примелькался, Савелий определил его на покой — в тихий московский дворик к Елизавете, назначив за усердие весьма приличное жалованье.
Едва Савелий подошел к подъезду, как дверь гостеприимно распахнулась и в проеме предстал детина с окладистой бородой и повадками важного барина. Савелий погасил в себе усмешку: как мало нужно, чтобы изменить человека, поставь его у дверей, сунь в ладонь рублевые чаевые, и лакей готов.