Саша сидел за своим столом и рисовал картинку. Жирная черная линия поперек листа — это асфальт. На асфальте нарисована палочка, к одному концу этой палочки присоединен кружок — голова, от другого конца отходят две спички под острым углом. Ноги. Саша подумал, как пририсовать руки. Никак не получалось, только если прикрепить еще две спички к ближайшей к голове части палочки. Спички направлены вверх. Будто просьба о помощи. Саша отодвинул листок и потер себе лоб. Дудки! Не поможешь. Вон он лежит там, этот человечек, в холодильной камере на носилках, уже порядочно высохший с того времени, как он делал ему секцию. Человек, которому нанесли двадцать три раны. Вероятней всего, над ним издевались. Саше неизвестно — хороший был этот человек или плохой. Но по закону Божьему, по идее мирового устройства, по принципам гуманизма, Сашу аж передернуло от последнего слова, никто никому, ни по какой причине не должен наносить ни одну рану, ни двадцать три. Поэтому он тут и сидит. Разбирает тексты Беллы Львовны.
Саша разозлился. Какой «замечательный» он все-таки получил вывод! Прижизненное длительное охлаждение тела! Не в холодильнике же держали этого парня?! Саша прекрасно помнил ту ночь, когда он ездил на осмотр тела. Он был тогда в рубашке и в тоненьком свитерке. Ночью, конечно, было прохладно, но ведь не настолько, чтобы замерзнуть, лежа на асфальте, как это бывает уже осенью, когда в Бюро свозят пьяных мужичков, свалившихся где-нибудь на остановках под действием алкоголя. Кроме того, асфальт все-таки остывает медленнее, чем земля…
Он поднялся и сделал круг по комнате. За что он любил свою профессию — за то, что ему не надо быть объективным, в том смысле, в каком необходимо быть объективным, скажем, судьям. Эксперт никого не осуждает, никого не оправдывает. Он отдает это на откуп другим, тем, кто хочет этим заниматься, — следователям, судьям, прокурорам. Его интересуют только данные, голые данные. В каком-то смысле для эксперта даже важнее презумпция невиновности — отец говорил Саше, что, когда ты не знаешь, что писать, не пиши ничего. Пусть по твоему заключению лучше не накажут виновного, чем накажут невиновного. ВСЕ ЭКСПЕРТЫ ПРИВЛЕКАЮТСЯ В СУДЕ В КАЧЕСТВЕ СВИДЕТЕЛЕЙ. Магического свойства предложение. Свидетелей, Саша усмехнулся. Свидетелей чего? Свидетелей, свидетельствующих о том, что при двадцати трех колотых и колото-резаных ранах причиной смерти явилась холодовая травма вследствие длительного переохлаждения тела.
А почему не действие электрического тока? Не удар молнии? Не перегревание, в конце концов? И не травматический шок? И еще не десятка два причин, о которых может спросить его судья? Или как там было у Джерома: все, кроме родильной горячки?
А потому, господин судья, что Белла Львовна Маламуд написала «переохлаждение тела» и перечислила все признаки, которые этому переохлаждению соответствуют. И он не может их опровергнуть. И права не имеет опровергать заключение гистолога. Белла Львовна — лицо незаинтересованное. Что видит в свой микроскоп, то и пишет. Ее невозможно заподозрить в некомпетентности.
Он подошел к столу Соболевского и взял турку с остатками кофе. Понюхал. «И ничем этот французский не отличается от того, что продают у нас в магазинах. И почему Игорь Владимирович так помешан на Франции?» Саша поставил турку, не стал пить. Снова стал ходить от стола к столу, мучимый размышлениями.
А с чего это он, с другой стороны, решил, что дело вообще дойдет до рассмотрения в суде? Если смерть наступила от переохлаждения, то те, кто нанес этому парню двадцать три раны, получаются вообще ни при чем. Ну, потыкали немножко парня кнопочками, повеселились. А может, он вообще мазохист и ему это даже приятно было? Такое утверждение вполне может сделать адвокат обвиняемых, если дело до этого все-таки дойдет. Да и Мурашов… Будет ли он возбуждать дело об убийстве, если смерть наступила от холодовой травмы? А сами по себе эти колотые и колото-резаные раны тянут лишь на причинение повреждений средней степени тяжести. Убийство рассыпается на сто процентов.
Саша сделал круг по комнате и машинально выхлебал кофе. Все, до кофейной гущи. И сам себя обругал. Идиот! Он же не хотел пить, а забылся.
Но с другой стороны… Этот парень без следов алкоголя в крови и наркотических веществ сам по себе ведь, наверное, не разлегся бы на асфальте? Ясное дело, после того как человека потычут маникюрными ножницами, исколют кнопками и порежут ножичками, ему захочется полежать. Но не на дороге. В больнице. Но почему человек не обратился за помощью? Скорее всего, просто не мог. А почему? Ведь раны фактически были неглубокие, непроникающие. И кстати, почему на его рубашке было не так уж много крови?
Саша подумал, что в этом есть какое-то несоответствие — колото-резаных ран было тринадцать, вся одежда должна была быть испачкана. А этого не было. Он посмотрел протокол исследования — да, испачкана кровью только на рукавах. А раны между тем есть и на теле. Как он раньше не обратил на это внимание?
Он взял телефон и позвонил Мурашову.
— Вова, тебе надо связаться с метеобюро.
— Ты хочешь узнать погоду на завтра? — Голос у Мурашова был вовсе не веселый.
— Нужно узнать, какой температуры была почва в черте города в ту ночь, когда мы с тобой осматривали труп парня возле ночного клуба. Именно на почве, а не асфальте.
— Ты хочешь там клумбу разбить?
— Огород засеять. Слушай, Вова, это на самом деле очень важно.
— Угу. Ты будешь шутки шутить, а у нас трупы размножаются, как головастики по весне в болоте. А ты даже заключение о причине смерти до сих пор не сделал.
Саша насторожился:
— Еще что-то случилось?
— Там вам сейчас Соболевский девушку везет. С колото-резаной раной на груди. Так вот имей в виду, она тоже из ночного клуба. В ту ночь была в развеселой компании, что праздновала день рождения.
— А героя-именинника этой компании ты нашел?
— Смылся он. Понял, наверное, что за ними охота идет.
— Девица эта — подруга чья-нибудь?
— Вот как раз его.
— Слушай, Вова, а тебе не приходит в голову, что это мстят за нашего парня, исколотого и изрезанного?
— Слушай, Саша, — со злостью повторил обращение Мурашов, — а ты как думаешь, сдались ли мне на хрен эти неуловимые мстители?
— По логике вещей, засаду на этого Зорро надо ставить возле местонахождения именинника.
— Ага. Он — дурак, наверное, где-нибудь поблизости будет сидеть.
— А племянника Джоева ты не нашел?
— Не нашел. Зато нашел его фотографию. С паспорта. Ксеру переслали по факсу. Сейчас пожру чего-нибудь и к тебе приеду с этой фотографией. Пойдешь с ней в этот ваш долбаный холодильник.
— Навскидку-то хоть парень похож?
— Поди разбери — там живой, а тут — труп. Ты у нас эксперт — ты мне и скажешь, похож или не похож. — Мурашов был уже до того зол, что почти перестал опасаться Попова.
— Ты бы хоть тогда снимки какие-нибудь еще запросил — от стоматолога или, может, из травмпункта…