— Геть отсюда! Работать надо, а не лясы точить, твою мать! Видел уже гистологию?
— Нет еще.
Мурашов загасил сигарету, а Саша свою не загасил.
— Ну так иди посмотри! — В голосе Хачека слышалось не то злорадство, не то издевка.
— Гистология на неизвестный труп с двадцатью тремя ранами пришла? — Саша удивился. Он не ожидал такого быстрого ответа. Не зря, значит, он все-таки гистологов просил. Молодцы, ответили.
— А почему я должен раньше тебя про твои трупы узнавать?
— Я сейчас иду.
Саша попрощался за руку с Мурашовым и под прищуренным взглядом Хачека проследовал в комнату экспертов мимо секционной. Свою сигарету он так и не погасил. Навстречу ему вышли следователь прокуратуры и женщина с белым, окаменевшим лицом. Клавдия, чертыхаясь и матерясь себе под нос, опять ушивала бурое тело. Студенты уже стояли вокруг соседнего стола, зажав носы. Рябинкин что-то им объяснял. Новая ассистентка пялила глаза то на студентов, то на тело утопленника. Соболевского в секционной уже не было.
Саша отвернулся и пошел к себе смотреть гистологию. И только он открыл папку со свежими заключениями гистологов, как Хачек опять заглянул к ним в комнату и заорал, поводя шеей:
— Соболевский, ты едешь на осмотр!
— Я еще кофе не пил, — Игорь Владимирович достал из ящика стола старенький, слоновой кости театральный бинокль на блестящей ленточке и повесил его себе на грудь прямо поверх пижамы.
Но Владимир Александрович неправильно отреагировал на отсылки к русской литературе.
— Ты что, мать твою, в театр собрался? Щас тебе и покажут представление. Женщина на лестничной площадке с колото-резаным повреждением грудной клетки. Allons’y! Вперед! — И, продемонстрировав неплохие знания школьной программы французского языка, он скрылся обратно. Саша хотел было фыркнуть, но взгляд его уперся в последние строчки заключения судебно-медицинского эксперта-гистолога Беллы Львовны Маламуд, и смешок застыл у него во рту.
— Ты чего? — Соболевский снял с шеи бинокль и снял со своей личной электрической плиточки металлическую турку со свежесваренным кофе.
— Вот, — Саша растерянно показал ему на листы.
— Чего там? — Соболевский вынул из ящика матерчатый сверток, развернул шелковую салфетку. Извлек крошечную чашечку треугольной формы и такое же блюдечко. — Кофе хочешь?
— Нет.
Соболевский налил себе из турки, подошел к Саше, подвинул к себе листы, стал читать. Прочитал и ничего не сказал, сел за свой стол. Мелкими глотками выпил кофе.
Саша тоже молчал.
— Беллочка писала заключение? — Соболевский прошел к раковине, тщательно вымыл свою чашечку, опять завернул в салфетку, убрал.
— Да, Белла Львовна.
— Ну, так сходи к ней, поговори.
— Схожу. — У Саши появилось такое странное чувство, будто его кто-то обманул, заманил в ловушку и теперь только и ждет момента, чтобы накинуть сеть.
— И кофе выпей. Это настоящий, французский. Из запасов.
Нерешительно дернулся колокол у входных дверей и зазвонил, затрезвонил протяжно.
— Это за мной. — Соболевский посмотрел на часы, прикинул что-то, покачал головой, переобулся в свои желтые ботинки и вышел. Вслед ему из окна кабинета Хачек воинственно топорщил усы.
* * *
За час до рассвета Лена успела прочитать по двум учебникам все, что касалось утопления. (С Цезарем она поступила проще. Просто засунула в сумку отцовские тетради и притащила на кафедру. Положила в свой теперешний стол в ассистентской. Если Петя спросит — она вытащит и отдаст. В крайнем случае поможет ему разобрать папин почерк.)
Теперь она стояла у секционного стола и внимательно следила за вскрытием. Студенты корчились, морщились, переминались с ноги на ногу — в общем, интереса особенного не проявляли. Петя, видимо, чувствовал это и, как ни старался завладеть их вниманием, проигрывал. Лена втайне была довольна — она как-никак оказалась права — не нужна большинству студентов судебная медицина. Но в то же время ей было немного обидно за Рябинкина и за себя. Незаметно она стала привыкать к тому, что она — полноправный, хоть и новый член кафедры.
Конечно, она понимала, что это трудно — и вскрывать, и рассказывать, и показывать, да еще и следить за дисциплиной. «Все-таки не так уж не прав был наш алкоголик-заведующий, — думала она, — когда разрешал тем, кому неинтересно, не присутствовать в секционной». И хотя уходила большая половина, оставались только те, кому это было хоть немного не скучно. По крайней мере остальные им не мешали. Она сама, увы, к этим интересующимся не принадлежала.
Внимательно наблюдая и слушая, Лена также поняла и слабую сторону Петра Сергеевича. Недаром же она спросила себя, волнуется он перед занятием или нет. Петя, конечно же, не волновался. Но оказалось, что его метод преподавания имеет один очень заметный недостаток. Из-за своей любви к судебной медицине и действительно очень больших знаний Рябинкин не замечал, что то, о чем он говорит как о совершенно естественном, остается абсолютно непонятным в неподготовленной аудитории. А если студенты перестают понимать преподавателя — они отключаются. Лена подумала, что абсолютно неправильно терпеть все грубости и унижения от Хачека, переживать хамство Клавки лишь для того, чтобы смотреть на скучающие физиономии и томно прикрытые платочками рты. Может, ей стоит отказаться от этой половины ставки и вообще не ходить со студентами в секционную? Вот она же в свое время не ходила, и ничего — не умерла.
Ей захотелось поговорить об этом с Соболевским. Она осторожно вышла, так, чтобы не заметил Рябинкин, и заглянула в комнату экспертов. Игоря в ней не было. Зато посередине, растопырив ноги и уперев руки в бока, стояла Клавдия и о чем-то разговаривала с Поповым. Лена услышала: «Я все передам Антонине» — и сейчас же закрыла дверь. Ей стало неприятно. Она вернулась назад и посмотрела на часы. До конца занятия оставалось еще сорок пять минут, и до начала лекции, которую должен был читать Рябинкин, — тоже час. Но до лекции еще надо было добраться. Как же он успеет быть одновременно в разных местах?
Петр Сергеевич будто прочитал ее мысли. Он разогнулся над столом и посмотрел на часы, которые висели на стене напротив. Лена поняла, что он тоже прикидывает время. Студенты, обрадовавшись паузе, немного ожили.
— Елена Николаевна, — негромко спросил Рябинкин, — Извеков или Соболевский здесь?
— Я никого из них не видела. — Лена ощутила смутную тревогу.
Петр Сергеевич отложил инструменты и пристально посмотрел на нее. Потом, будто раздумывая, оглядел студентов. Они под его взглядом немного подобрались и постарались сделать заинтересованные лица. Лена чуть не фыркнула от смеха — так это все было узнаваемо!
— Ребята, мы не смогли сегодня начать вовремя секционное занятие, — сказал серьезно Рябинкин. — Я извиняюсь за это, но потеряли мы двадцать минут не по своей воле. Вы сами видели, что из-за эксгумации нам не смогли вовремя подготовить стол. Но теперь проблема в том, что мне надо ехать читать лекцию вашему же курсу, но другому потоку.