– Таким, какими их описывают в книгах.
– Точно.
Я отодвинула рыбу как можно дальше.
– Во имя генома! Прокатимся еще раз на «Бэт-мобиле»!
По пути в университетский городок в Двенадцатой зоне Галиано рассказал нам с Райаном, что ему удалось выяснить в первой половине дня. За Хорхе Серано тянулся шлейф приводов в полицию, в основном за мелкие правонарушения: кражи из магазинов, вандализм, езду в пьяном виде. Но обсудить с Хорхе его прежние прегрешения не получилось – парень как сквозь землю провалился.
Напарник Галиано занимался историей Антонио Диаса.
Эрнандес выяснил, что окружной прокурор в начале восьмидесятых служил в армии в звании лейтенанта, в основном в окрестностях Сололы. Его командиром был Алехандро Бастос.
Terrifico [81] .
Еще Эрнандес сумел узнать, что под командованием Бастоса служило немало нынешних высокопоставленных сотрудников полиции.
Mucho terrifico [82] .
Лаборатория профессора Хименеса находилась в строении М2, бело-голубом прямоугольном здании в центре кампуса. Следуя по указателям «Ciencias Biológias» [83] , мы нашли его кабинет на втором этаже.
Больше всего в облике Хименеса мне запомнился зоб – размером с грецкий орех и цвета сливы. В остальном – просто дряхлый старик с пронзительными черными глазами.
Профессор не встал, когда мы вошли, лишь молча смотрел, как мы один за другим возникаем в дверях.
Размером кабинет примерно шесть на восемь ярдов. На стенах – сплошь цветные фотографии клеток на разных стадиях митоза – или мейоза. Точно не знаю.
Ученый не дал Галиано возможности даже раскрыть рот:
– Приходил один, спрашивал про стволовые клетки. Я кратко все изложил и ответил на его вопросы. Больше ничего не знаю.
– Олаф Нордстерн?
– Не помню. Сказал, что пишет статью.
– О чем спрашивал?
– Хотел узнать про линии зародышевых стволовых клеток, исследование которых одобрил президент Джордж Буш.
– И?
– Я рассказал.
– Что именно вы рассказали?
– По данным НИЗ…
– Национального института здравоохранения, – расшифровала я.
– …существует семьдесят восемь линий.
– Где?
Хименес вытащил из кипы бумаг распечатку и протянул мне. Пока я просматривала имена и цифры, Галиано прослушал краткий курс по исследованиям стволовых клеток.
«БресаГен инк.», Атенс, Джорджия, 4;
«СайТера инк.», Сан-Диего, Калифорния, 9;
«ЭС Селл интернэшнл» – институт Монаша, Мельбурн, Австралия, 6;
«Джерон корпорейшн», Менло-парк, Калифорния, 7;
Гетеборгский университет, Гетеборг, Швеция, 19;
Каролинский институт, Стокгольм, Швеция, 6;
«Мария биотек ко, лтд.» – медицинский институт при больнице по лечению бесплодия, Сеул, Корея, 3;
Больница «МизМеди» – Сеульский национальный университет, Сеул, Корея, 1;
Национальный центр биологических наук – Институт фундаментальных исследований Тата, Бангалор, Индия, 3;
Пхочхонский университет, Сеул, Корея, 2;
Институт наук о жизни «Релианс», Мумбаи, Индия, 2;
Университет Технион, Хайфа, Израиль, 4;
Калифорнийский университет, Сан-Франциско, Калифорния, 2;
Исследовательский фонд Висконсинского университета, Мэдисон, Висконсин, 5.
Снова посмотрев на третью строчку в списке, я молча показала ее Райану. Наши взгляды встретились.
– Семидесяти восьми достаточно? – спросил Галиано.
– Черт побери, нет.
У Хименеса имелась странная привычка при разговоре наклонять голову влево. Возможно, зоб давил на его голосовые связки и профессор пытался это скрыть.
– Некоторые из этих линий могут утратить свежесть, или потерять плюрипотентность, или просто разрушиться. Четыре из шести колоний, созданных в одной из биотехнологических компаний США – не скажу, в какой именно, – оказались неустойчивыми. – Хименес фыркнул. – Уже очередь запросов выстроилась.
Он ткнул костлявым пальцем в распечатку у меня в руках.
– Взгляните на этот список. Многие линии – в руках у частных фирм.
– А частные фирмы не любят делиться, – кивнул Райан.
– Совершенно верно, молодой человек.
– Американское правительство что-то делает для того, чтобы обеспечить к ним доступ? – спросил Галиано.
– НИЗ формирует реестр человеческих зародышевых стволовых клеток, но соглашается, чтобы распределением клеточных линий занимались те лаборатории, где они были созданы.
– Стволовые клетки могли бы стать ценным товаром, – заметил Райан.
Хименес издал похожий на кудахтанье смешок:
– После заявления Джорджа Буша акции стволовых клеток взлетели до небес.
В глубинах моего разума вдруг возникла тревожная догадка.
– Доктор Хименес, насколько сложна методика выращивания культур человеческих зародышевых стволовых клеток?
– Студенту-второкурснику это вряд ли удастся, но для специалиста не так уж и трудно.
– Как это делается?
– Берутся свежие или замороженные эмбрионы…
– Где?
– В лабораториях ЭКО [84] .
– В клиниках, где пары проходят курс лечения от бесплодия, – перевела я для приятелей-полицейских.
– Клетки извлекаются из внутренней клеточной массы бластоцисты, помещаются в чашки с культурой роста, в которую добавлена сыворотка из коровьих зародышей…
Мое сердце забилось сильнее.
– …на питательных слоях из эмбриональных фибробластов мышей, подвергшихся гамма-облучению, чтобы предотвратить размножение. Клеткам позволяют расти от девяти до пятнадцати дней. Когда внутренние клеточные массы начинают делиться, образуя сгустки, клетки отделяют от периферийной среды, снова помещают в культуру и…
Больше я не слушала. Стало ясно, что замышляла Цукерман. Я бросила взгляд на Райана, давая знак, что пора идти.
Хименес продолжал бубнить про альтернативную методику – внедрение зародышевых стволовых клеток в тестикулы мышей с ослабленным иммунитетом.