– Вдруг из одного домика… маленького беленького домика с небольшим ухоженным газоном… вышла девочка… маленькая милая девочка лет пяти, – Вукович обхватил стойку микрофона пальцами и, будто звезда рок-н-рола шестидесятых, наклонил ее. – Миротворцы посмотрели на маленькую девочку и остановились. Это была очень миленькая девочка. Миленькая и ужасно худая…
– Надо стрелять! – заорал кто-то из глубины зала, на него зашикали.
– …В городе уже с неделю нечего было есть, – пояснил Вукович зрителям. – Какие-то идиоты обстреливали машины с продуктами, а в самом Пиндостауне никто ничего не выращивал. Кошек, правда, уже съели. «Дяденьки, – сказала маленькая девочка, – я очень хочу кушать, – сказала девочка, – я не ела уже два дня…»
Голос Вуковича сорвался, будто он собрался разрыдаться. Если честно, актер из хорвата был плохой, переигрывал Здравко, как подвыпивший актер провинциального театра.
– «Она не ела уже два дня, – сказал один патрульный миротворец другому. Бедная девочка!» – Он полез в карман, достал из него пакетик и протянул маленькой симпатичной худенькой девочке… «Спасибо, дядя», – сказала девочка, хватая угощение. – «Жуй, не стесняйся, – сказал миротворец, – и не бойся – ты не потолстеешь, в этой жвачке нет калорий». Утром, сменившись с дежурства, он позвонил свои родственникам в Сербию, чтобы рассказать об этом забавном происшествии… Его отец, у которого американская бомба оторвала ногу в свое время, очень смеялся… – Вукович поклонился.
Кто-то из зрителей захлопал. Потом сообразил, что аплодирует в одиночестве, и тоже перестал.
– Браво! – заорал эм-си в микрофон. – Высший класс!
Вукович снова поклонился и медленно слез со сцены, полностью сосредоточившись на том, чтобы удержать равновесие.
Снова загремели барабаны.
– А теперь… – эм-си сделал паузу и обвел взглядом зрителей. – Теперь на эту сцену выходит виновник сегодняшнего праздника, человек, убивший ближнего своего и которого за это даже не ругали… Если бы каждый из журналистов убил по одному пиндосу, то эта страна уже была бы в порядке… У микрофона… – Микхаи-ил Лу-у-укхаш!
Мало ему сегодня буряты с якутами наваляли. Лицо, вон почти не тронуто, а тот листок, наверное, афроурод переварил, даже не заметив. Вставить ему микрофон в это самое место, подумал со злостью Лукаш, забираясь на сцену. Врезать прямо с ходу в это милое лицо, что ли? Скинуть урода в зал, может, драка начнется?
Сара визжала и махала рукой, Квалья свистел в два пальца, парни из Российского контингента, услышав, что сейчас выступать будет русский, подтянулись поближе. Даже Петрович встал из-за стола и медленно двинулся к сцене.
Небольшие софиты светили прямо в лицо Лукашу, глаза начали слезиться, зрители перед сценой утратили четкость и превратились в дрожащее расплывчатое марево.
Лукаш тронул рукой загудевший от нечаянной ласки микрофон, пытаясь собраться с мыслями.
В принципе, можно было бы рассказать историю о том, что возле того самого памятника морским пехотинцам США обычно собирались гомосексуалисты Вашингтона. Традиция у них была такая. Давняя.
И постоянные схватки солдат миротворческого корпуса за право поднять флаг своего государства на этом памятнике, в принципе, выглядели достаточно двусмысленно.
А потом поздравить японцев с недавней победой над германцами.
Если все это толково рассказать, то скандал с дракой почти гарантирован.
С другой стороны, зачем обижать своих? Они ведь тоже участвуют в этих игрищах и довольно часто поднимают российский триколор над этим стремным местом. И сейчас, разгоряченные и пьяные, могут отреагировать слишком болезненно…
Про то, что жители Аляски потребовали от федеральных властей восстановить историческую справедливость и передать штат обратно России, Лукаш рассказывал в компании в прошлое воскресенье. А вот ведь создали аляскинские справедливцы Ассоциацию и требуют либо вернуть нечестно купленные земли русским, или доплатить их реальную стоимость на сегодняшний момент. Еще Лукаш добавил, что заодно потребовала Ассоциация возместить ущерб, который американские империалисты нанесли экологии чудного края. Тогда Лукаш чуть не спровоцировал международный скандал – еле успели перехватить немцев, метнувшихся отправлять сообщение в свое агентство. Поверили, бродяги! В то воскресенье смеялись долго и искренне.
Посмеемся и сегодня? Или ну его на фиг?
– Нечего вам делать, ребята… – сказал Лукаш, прищурившись, чтобы рассмотреть лица зрителей. – Вот только слушать всякий бред. Зачем? Вам в жизни его не хватает? В реальности?
– Нет! Не хватает! – крикнула Сара, которой, похоже, было уже совсем хорошо. Стоявший рядом Квалья осторожно поддерживал ее под локоток.
– Вы сюда бред со сцены слушать собрались или выпить? Вот давайте и выпьем… За американцев! За белых, черных, красных и желтых. За то, что живут еще в этой стране, за то, что остались американцами, не превратились в англичан, ирландцев, русских и поляков… и бьют рожи тем, кто их называет пиндосами. Всем выпивку за мой счет! – крикнул Лукаш. – За американцев!
– Ну… – протянул разочарованно Квалья. – Нет, выпить, конечно…
– Выпьем! – заорала Сара, забыв, что еще секунду назад требовала от Лукаша выступления о пиндосах. – Выпьем!
Зрители отправились к стойке бара, чтобы таки выпить. Лукаш показал разочарованному эм-си средний палец. Тот что-то пробормотал.
– Слышь ты, афроамериканец! – Лукаш положил негру руку на плечо. – Ты, мазафака, рот свой закрой, мазафака, чтобы туда еще чего-нибудь не прилетело, мазафака…
Краем глаза Лукаш заметил, что человек пять парней из обслуги двинулись к сцене, явно ожидая команды управляющего. Нормальный человек на месте Лукаша постарался бы свернуть неприятный разговор, но… С другой стороны, ребята из Российского контингента тоже не торопились уходить, правильно оценив ситуацию, и миротворцами они в этот момент не выглядели. Судя по всему, они искренне надеялись, что эм-си, он же управляющий, допустит ошибку.
Но вмешался Петрович.
– А не покурить ли нам, Михаил? – спросил Петрович, за руку стаскивая Лукаша со сцены. – Знаю, что не куришь, но начальству нужна компания… Пошли.
– Я хотел напиться, – предупредил Лукаш.
– Вот тебе стакан, хотя ты и так уже довольно далеко продвинулся в осуществлении своей мечты, – Петрович вручил Лукашу стакан и потащил его к двери.
«Калинка, калинка, калинка моя!» – врезали динамики, на сцену выпрыгнула девица в папахе и сапогах. Девица была белая, флаг в ее руках был красным – номер выглядел бы совершенно идиотским, если бы не впечатляющие формы исполнительницы.
– Пошли-пошли, агитатор! – бормотал Петрович, пока они с Лукашем шли через зал к выходу. – За американцев, видите ли, выпьем. За настоящих патриотов, понимаете ли…
– Пошли с нами! – сказал Лукаш чучелу медведя и попытался потащить беднягу с собой на улицу. – Не хочешь, скотина?