– Ну, так дома что-то случилось у тебя? – нависла над девочкой дама в очках.
– Не случилось, – окрысилась Олеся, легко вырывая край своей сумки из пальцев очкастой. – У меня не может ничего дома случиться. У меня дома нету.
– Почему не в школе? – вырвалось у кого-то рядом.
– Какая школа летом, женщина, вы что? – отмахнулась очкастая, подняла Олесю за подбородок крепкими пальцами. – Или ты не училась в школе вообще?
– Я грамотная! – выкрикнула Олеся. – И вообще, чего надо вам всем! Пустите меня! Попросил два рубля… Ну… две гривны человек, так уже сразу тут, завели! Не надо мне ничего от вас!
– Милостыню просишь? – услышала она сзади.
– Да бомжиха она! – прогудел с другой стороны мужской голос. – Наркоманка. Проститутка малолетняя!
– Сам наркоман! – отчаянно выкрикнула девочка, почувствовав себя точно так же, как всего лишь два года назад – в очереди возле тюрьмы. – Сами вы бомжи! Сами вы! Пустите меня!
Но рука очкастой легла теперь на ее плечо и держала крепко.
– Стыдно попрошайничать, – строго проговорила женщина.
– Если б я побиронкой была, давно б уже наколядовала себе! – Олеся вдруг поняла, что ей надоело сопротивляться толпе, в голосе появились жалобные нотки. – Мне всего-то до конечной доехать! Папа у меня там живет, со своей… Пустите меня вообще, надоели! Все достало!
С трех сторон девочке протянули деньги. Две гривны целой купюрой, две по одной и одна синяя пятерка. Мгновение подумав, Олеся взяла все, пробормотала «спасибо» и, в который раз вырвавшись, быстро прошла прочь, суя на ходу деньги в сумку. Вслед услышала:
– А говорила – не просит… То ей так ехать надо было…
– Совести нет!
– Ага, у них точно совести нет.
– У вас совести нет! Видите, девочка вроде нормальная. Может, и правда в семье чего… Из дому сбежала…
С последней фразой Олеся Воловик согласилась. И села на маршрутку, вернувшись пешком на остановку назад. Не хотела, чтобы те же люди ехали с ней в одном раскаленном июльским солнцем салоне.
Отец сейчас жил на окраине – этот район плавно и незаметно перетекал из города в пригород, и четкой границы здесь не просматривалось. Олеся сама не знала, где заканчивалась черта города. Впрочем, этот факт девочку интересовал постольку-поскольку. Она обратила на него внимание лишь однажды, когда папа вез дочку к себе из центра на такси и водитель уточнял подробно, куда именно нужно ехать. Потом оказалось – оттого, черта города или за город, зависела стоимость поездки.
Звали отца Виктором, освобожден он был досрочно. Как определял свое положение сам папа, это называется «выйти на УДО». Олеся в свои четырнадцать не собиралась вникать в тонкости условно-досрочного освобождения родителя слишком уж глубоко. Знала только: в пользу Виктора Воловика собралось много факторов, по большей части ситуация сложилась случайно. Свою роль сыграло то, что судили человека впервые, что он сотрудничал со следствием, а также – что никого не сдал, попавшись всего-то с пакетом маковой соломки. Да и то – в засаду, где поджидали не его и не с наркотиками.
Из интереса Олеся нашла в Интернете подходящую статью Уголовного кодекса, из которой узнала: папаше грозило максимум четыре года. Однако он попал под амнистию, плюс нашлись еще какие-то обстоятельства, о которых девочка не знала. В итоге то время, что он находился под следствием в СИЗО, зачлось ему как отбытый срок. Мама, к тому времени уже официально подавшая на развод, говорила кому-то по телефону в присутствии дочери: «Ему половину срока, считай, списали, поперло человеку».
Дверь открыла худая женщина в синем турецком халате, с пол которого смотрели друг на друга белые лебеди.
– Здрасьте, – как можно бодрее сказала Олеся.
– Здрасьте-пожалуйста, – в тон ей ответила женщина.
– Теть Оль, а папа дома?
– Ну, а если папы нету? – Ольга, с которой Виктор Воловик недавно официально расписался, явно не собиралась пускать девочку дальше порога.
– Тогда я его подожду.
Другого приема Олеся не ожидала, готовилась к нему, знала, что делать – двинулась вперед, хозяйке ничего не оставалось, кроме как пропустить нежданную и незваную гостью.
Пройдя в комнату, девочка уселась на диван, снова устроила сумку на коленях и теперь смотрела на мачеху снизу вверх. Ольга же оперлась на дверной косяк и тоже уставилась на девочку. Так обе поедали друг друга глазами несколько минут, и хозяйка сдалась первой.
– У вас случилось что-нибудь?
– Почему обязательно случилось?
– Леся, я твоего папочку знаю не так давно. Тебя – еще меньше. Но, поверь мне, деточка: достаточно для того, чтобы понять про тебя все.
– О! И чего же вы сейчас про меня поняли?
– Просто так такие, как ты, в гости не приходят. Средь бела дня.
– А если бы я на ночь глядя зашла?
– Не пошла бы ты сюда на ночь глядя, – отмахнулась Ольга.
– Подумаешь! Мне, теть Оль, ничего не страшно. Или вы этого про меня как раз и не поняли?
– А, конечно, ты же у нас каратистка…
– Тайский бокс, – уточнила Олеся, хотя знала: для мачехи это не имеет совершенно никакого значения.
…В прошлом году, когда мать на некоторое время определила ее в школу-интернат, дабы окончательно решить свои проблемы с новым «дядей», девочка от нечего делать записалась в секцию тайского бокса. Тренер, выпускница какого-то института, относилась к своей работе с интернатскими так же, как воспитанники – к ее секции. Как-то Олеся подслушала разговор в коридоре, из чего поняла: тренерша обязана заниматься с ними здесь определенное количество часов, иначе потеряет крышу над головой. Видимо, накипело, потому что тот невольно услышанный разговор оказался эмоциональным, громким и сильно впечатлил девочку именно своей схожестью с сериалами, которые бабушка неизменно смотрела по телевизору.
Оказывается, их тренер по тайскому боксу занималась в Киеве совсем другими, более интересными и перспективными в карьерном плане делами. Но молодой человек, кандидат в спутники жизни, однажды повел себя как-то неправильно. Суть неправильного поведения жениха тренерши до сих пор оставалась для Олеси Воловик загадкой, однако результатом неспортивной, мягко скажем, ситуации стал громкий разрыв. Причем настолько громкий, что тренерша бросила Киев и вообще все, укатила с горя в первое же место, куда позвали, – в город Кировоград, и нашла себе практически бесплатное жилье при их интернате с одним обязательным условием: оформляется учительницей физкультуры, заодно беря на себя руководство спортивной секцией. Словом, дошло тогда до Олеси Воловик: у них в интернате тренерша просто пересиживает какие-то свои трудные времена. Но если это так, рассудила девочка, чему такая может научить… Выживать? Может быть. Драться – вряд ли. Да и к чему Олесе тратить время на постижение науки, как махать руками-ногами, если в жизни это ей вряд ли пригодится?