– Аурика Георгиевна, – сухо произнесла она и протянула зятю свою полную руку, перетянутую чуть выше запястья крупным браслетом из кубачинского серебра.
– Генрих, – представился тот и галантно поцеловал теще холеную руку.
– А отчество у Генриха присутствует? – поинтересовалась Аурика Одобеску и отметила, что лысина зятя замаскирована длинными седыми прядями. «Гадость какая!», – подумала она и почувствовала приступ тошноты.
– Конечно, есть, мама, – ответила за мужа Валечка и собралась было открыть рот, как немолодой супруг наконец-то оторвался от тещиной руки и добавил:
– Давайте без церемоний, дорогая. Если хотите, я тоже могу называть вас по имени.
– Мое имя – Аурика Георгиевна, – второй раз повторила она и высвободила руку.
– Я подумал, что мы, наверное, ровесники, – вдруг стушевался лысый Генрих.
– Тогда тем более – Аурика Георгиевна, – надменно произнесла теща и попросила Валечку пройти в кабинет Михаила Кондратьевича. – А вы не скучайте, – посоветовала она зятю. – Мы скоро.
– Мама, – зашипела на нее Валентина, как только они оказались в кабинете профессора. – Ты что-о-о?
– Нет, это ты что?! – тут же осадила ее Аурика и почти силком усадила в отцовское кресло. – Это кто?
– Муж.
– Я слышала, что муж. Но он кто?
– Что тебя интересует? – вдруг сникла Валечка.
– Все, – заявила Аурика Георгиевна. – Начиная с биографии и заканчивая местом жительства.
– Он – мой сосед по лестничной клетке.
– Это не профессия.
– Я понимаю. Он инженер. Бывший инженер.
– Пенсионер, значит?
– Работающий, – ответы Валентины явно не отличались развернутостью. – Он занимается внедрением противопожарных систем. Работает у сына в фирме. Между прочим, на хорошем счету и зарабатывает вполне достойно. Плюс пенсия.
– Я не спрашиваю, сколько он зарабатывает.
– А что ты тогда спрашиваешь? – начала закипать Валечка.
– Я спрашиваю, зачем ты с ним расписалась? Ты что, его действительно любишь? – закатила глаза Аурика и показала пальцем себе в темечко. – Вот это? (Она, видимо, имела в виду лысину).
– Я беременна, – устало выдохнула Валентина и затравленно посмотрела на мать.
– Это не повод! – прикрикнула Аурика Одобеску, а потом перешла на громоподобный шепот: – Я понимаю, в мое время! Беременна и без мужа – позор семье, косые взгляды. Но сейчас-то что?! Тебе тридцать первый год. Ты, я так понимаю, давно не девственница, поэтому можно смело называть вещи своими именами. Ты что, не предохранялась с этим своим соседом?!
– Предохранялась, но так получилось.
– Это могло получиться с любым другим.
– Но любой другой ни разу не предложил мне выйти за него замуж, узнав о том, что я беременна. А этот сразу же признал и сразу же предложил.
– И какая по счету у тебя эта беременность? – поинтересовалась Аурика Георгиевна, пытаясь оправдать дочерний выбор.
– Третья.
– Третья? Ты ничего не говорила, – растерялась Аурика и даже присела на стул.
– А когда мне было тебе об этом рассказывать? Да и потом: ты же знаешь, какая я «удачливая»! Я даже родиться в день похорон деда умудрилась.
– Это не ты, – автоматически поправила ее мать. – Это он умудрился быть похороненным в день твоего рождения… Все равно не понимаю: ты сделала два аборта?
– Да… То есть нет…
– Попробуй еще сказать «не знаю», и я за себя не ручаюсь, – взревела Аурика Георгиевна и двинулась в наступление.
– Они сами сделались. Как только пятая неделя – все…
– А кто отцы?
– Какая теперь разница, кто отцы? – резонно отметила Валентина.
– Ну, если они не предлагали признать отцовство, то, конечно, никакой. И вообще, почему он Генрих? Он что? Немец?
– Да не Генрих он никакой, – усмехнулась Валечка, и Аурике сразу стало ясно, что влюбленной ее дочь назвать трудно. – Он Геннадий. Геннадий Павлович. Но почему-то любит, когда его называют Генрихом.
– Валька, ну скажи мне честно, как ты – здоровая, красивая молодая женщина – умудрилась оказаться с ним в одной постели?
– Я не знаю… Так получилось.
– Валь, ты дура. А почему ты про беременность ничего не сказала?
– Я сказала, – призналась Валечка.
– Кому?
– Але.
– Ну, теперь мне понятно, с какого перепугу ты замуж рванула. Аля научила, – Аурика Георгиевна подняла палец и погрозила им невидимой Алечке. – Она же у нас в православие ударилась, всегда стоит на страже нравственности и морали.
– Ничего она не стоит. Просто сказала, что беременность надо попытаться сохранить, потому что предыдущие выкидыши – плохой сигнал.
– Ну и сохраняла бы, – недовольно буркнула Аурика. – Что за проблема?
– Алька сказала: чтобы сохранить, надо успокоиться, выйти замуж и ничего не бояться.
– Дура твоя Алька, – тут же вынесла свой вердикт мать. – Только она могла посоветовать такую глупость.
Валечка не ответила ни слова. Аурика Георгиевна тоже на минуту замолчала, а потом подошла к дочери, поцеловала ее в макушку и задумчиво произнесла:
– А вот если бы я не купила тебе ту квартиру на Профсоюзной, ничего бы не было. И ведь не хотела брать-то ее, как чувствовала. Сестер твоих послушала. А теперь – смотри-ка: и квартира, и муж, и – дай бог, ребенок. Ну не чудо ли у тебя мать?!
Тогда Валентина матери ничего не ответила, задумавшись о том, что ждет ее впереди. Ей мерещился толстый ребенок, почему-то обязательно – мальчик, между ног которого бойко топорщился главный инструмент мужчины, ремонт в квартире и неожиданно помолодевший Генрих, внешне напоминающий собственного сына.
В реальности вместо толстого мальчика из нее, словно под давлением, вылетели кровавые куски, а одетый в элегантный костюм сын Генриха недвусмысленно намекнул мачехе, что на дополнительную жилплощадь той рассчитывать не следует, и вообще – муж должен жить вместе с женой, а не в соседней квартире. Валечка сначала расстроилась, а потом подумала и попросила Генриха окончательно вернуться к себе и больше не приходить к ней вечерами, потому что потом лень за ним дверь закрывать и скакать по холодному полу босыми ногами.
– Ну, хоть иногда? – попросил лишенный женского тепла Генрих.
– Ни-ког-да, – как отрезала Валечка и, поменяв в двери замки, стала обращаться к бывшему мужу «Геннадий Павлович».
Аурика Георгиевна искренне обрадовалась дочернему разводу и тут же выделила деньги на покупку дачи.
– Компенсация за неудачную беременность? – злобно поинтересовалась Валентина Михайловна, вспомнив не так давно произошедший разговор о распределении дедовских благ внутри семьи.