- Может быть, вы припомните еще какие-нибудь детали? - жалобно попросил Коротков. - Вы же понимаете, коллег у покойного было множество, и у половины из них есть сестры. Каким заболеванием она страдала?
- Откуда же мне знать? - развел руками Волохов. - Я эту больную не видел. Насколько я понял, вопрос как раз в том и был, чтобы установить, чем она болеет.
- Вера Николаевна сказала, что первоначально визит был назначен на один день, а потом перенесен на другой, у вас возникли сложности. Это так?
- Да, так.
- Вы предупредили мужа Веры Николаевны об этом?
- Разумеется. Я сделал это заранее, за день до первоначально назначенного срока.
- Каким образом вы это сделали? Через Веру Николаевну?
- Нет, я позвонил ему сам.
- Когда?
- Утром, как только пришел на работу. А какое это имеет значение?
- Видите ли, нам важно проследить все передвижения Олега в последние дни перед гибелью, поэтому для нас ценность представляет любая информация о том, в какой час и где конкретно он находился. Вы звонили ему домой?
- Конечно. Никакого другого телефонного номера у меня нет.
- В котором часу?
- Ну примерно... Около восьми утра. Между восемью и четвертью девятого, так будет точнее.
- Вы долго разговаривали?
- Вовсе нет. Я объяснил ему ситуацию и попросил перенести консультацию с пятницы на понедельник. Он согласился. Вот и весь разговор.
- Скажите, пожалуйста, вы давно знакомы с Верой Николаевной? - перехватил инициативу Ташков, до этого исподтишка наблюдавший за Волоховым.
- Столько, сколько я ее наблюдаю, - отозвался Волохов. - Наше знакомство - это знакомство врача и пациентки.
- А конкретнее?
- Около года.
- Это достаточно долго, - заметил Ташков. - Вера Николаевна никогда не делилась с вами семейными проблемами? Не рассказывала, что у ее мужа есть враги?
- Голубчик, вы путаете разные вещи, - снисходительно улыбнулся Валерий Васильевич. - Враги ее мужа - это отнюдь не семейные проблемы, а его личные и служебные. Что же касается семейных дел, то, разумеется, я постоянно расспрашиваю о них Веру Николаевну, ибо сейчас медициной точно установлено, что подавляющее большинство болезней, особенно у женщин, развиваются как ответная реакция на семейное неблагополучие. Можно годами лечить пациентку от, например, экземы и только диву даваться, почему самые лучшие лекарства ей не помогают, а на самом деле у нее дома черт знает что творится, она вся на нервах с утра до вечера. Конечно, экзема при таком образе жизни пройти не может, как бы ее ни лечили.
- Значит, по поводу ее мужа вы нам ничего интересного рассказать не можете?
- Увы, - вздохнул Волохов. - Мне жаль, что вы напрасно потратили на меня время.
- Что ж, извините за беспокойство, - поднялись сыщики. - Всего доброго.
Молча, не обменявшись ни словом, они прошли вдоль длинного коридора и стали спускаться по лестнице вниз. Между вторым и третьим этажами, на площадке, стояла пепельница на высокой ножке, над которой красовалась яркая надпись: "Не курить". Пепельница меж тем была полна окурков. Коротков остановился и вытащил сигареты.
- Что скажешь? - спросил он Ташкова.
- Ничего. Чем тебе этот доктор не понравился?
- Всем. Он не понравился мне тем, что как две капли воды похож на человека, которого мы подозреваем в четырех убийствах и похищении ребенка.
- Да ладно тебе! - вытаращился на него Саша. - Серьезно?
- Абсолютно. И по предварительным данным, наш фигурант тоже врач.
- Так чего же ты...
- А что я должен был делать, по-твоему? Надевать на него наручники и тащить на Петровку? Ордера на арест у меня нет, а под задержание в порядке сто двадцать второй он никак не тянет. Что я его, на месте преступления поймал? За руку схватил? Мало ли врачей в Москве! И наверняка каждый десятый подходит под то словесное описание, которое у нас есть. Никуда этот Волохов теперь не денется, имя есть, адрес установим. И будем потихонечку работать, проверять, есть ли у него алиби на те моменты, когда были совершены убийства.
Снизу послышались шаги, кто-то поднимался по лестнице, и Юра умолк. Не хватало еще, чтобы сотрудники института услышали, как он тут вслух строит планы в отношении уважаемого доктора наук. Шаги приближались, сначала из-за поворота показалась женская головка, потом изящная спина в кремовом шелковом пиджаке. Женщина повернулась и стала подниматься им навстречу. В этот момент Ташков торопливо бросил недокуренную сигарету в пепельницу, на лице его явственно проступило изумление.
- Господи! Зоя? Ты?
Женщина замерла, потом губы ее раздвинулись в робкой удивленной улыбке.
- Саша! Ташков! Вот не ожидала тебя увидеть.
- И я не ожидал. Ты здесь работаешь?
- Что ты, куда мне. Лечусь.
- Что-то серьезное? - встревоженно спросил Ташков.
- Да нет, скорее профилактика...
В Зою Смирнягину он был влюблен еще в школе. Она была на три года старше и совсем не замечала смешного пятиклассника Сашу, поскольку училась уже в восьмом и считалась признанной красавицей. Несмотря на то, что училась она довольно прилично и дисциплину не нарушала, учителя ненавидели Зою. Причем ненавидели люто. И знала об этом вся школа. Наряду с достоинствами у ученицы Смирнягиной был один огромный недостаток: врожденная грамотность. И если бы недостаток этот проявлялся только в безупречном правописании, это еще можно было бы стерпеть. Но Зоя имела нахальство спорить с педагогами и указывать им на их собственные грамматические ошибки, которые, увы, случались, и даже чаще, чем допускали приличия. Впервые такой казус случился с ней в шестом классе. Зоя получила после проверки письменную работу по русскому языку, в которой в слове "пишется" буква "е" была зачеркнута учительской красной ручкой, а сверху стояла такая же вызывающе красная буква "и". Девочка оторопела, полезла в учебник, потом в словари, но нигде странного слова "пишится" не обнаружила. И с детской непосредственностью заявила об этом прямо на уроке в присутствии всего класса. Учительница, естественно, свою ошибку не признала и надменно посоветовала Зое получше учить правила. Правила Зоя знала. А кроме того, могла "поймать" неправильное написание чисто зрительно, даже если не помнила точно, что по этому поводу написано в учебнике. Если написанное слово резало глаз, значит, оно написано неправильно. И такой подход ее никогда не подводил. Даже в бреду или под гипнозом Зоя Смирнягина не могла бы сделать орфографическую ошибку или поставить не там, где нужно, знак препинания.