Слепцов старался ни с кем не ссориться и никогда не хлопал дверью. Наоборот. Он уходил по-дружески, с благодарностями. По этой причине до сих пор получал новогодние открытки с поздравлениями от нескольких издательств.
Главный редактор на его счастье находился на месте.
— Сереженька, здравствуй, дорогой. Тебя беспокоит Слепцов.
— Вот уж удивили, Павел Михалыч. Не думал услышать ваш голос. Снизошли.
— У меня к тебе деловое предложение. Речь идет не обо мне, а о другом авторе. Новичок…
— Все понял, но мы своих старых распускаем. Беллетристика нас пустит по миру с котомкой в руках. Переходим на учебники и кулинарные рецепты. Кризис. Кажется, он и вас коснулся?
— Сплетни.
— Рейтинги. Наш путеводитель по жизни.
— Хорошо. Но выслушать до конца ты меня можешь?
— Конечно. Но только выслушать.
— Сколько потребуется времени вашей типографии напечатать книгу в пятнадцать авторских листов?
— Одна смена, если все готово и есть бумага. Ребята тоже простаивают. Берем заказы со стороны.
— Главное то, что вы одно из немногих издательств, имеющих свою типографию. Огромный плюс. Месяц назад ко мне пришел один тип и принес очень любопытную рукопись. Это не роман. Речь идет о знаменитой личности. Прочитав ее, у меня волосы встали дыбом. Скандал! Бомба! Наш святоша-герой предстает совершенно в другом свете. А книга написана его любовником, который жил с ним много лет. Написано образно, остро, без сглаживания углов.
— Его обвинят во лжи. По судам затаскают. Издатели на такую удочку не клюнут.
— Дело в том, что я лично знаком с героем опуса. Есть такие факты, о которых не может знать самозванец. Никто в суд не пойдет. Честь и достоинство живых свидетелей не затронуты. Вот почему этот парень принес рукопись мне, а не кому-то другому. Для экспертной оценки. И я могу сказать с уверенностью, что перед нами бестселлер. Можно смело выпускать шестьдесят тысяч. Для вас это хороший тираж.
— О ком идет речь? Кто герой?
— Ну, наконец-то, мы заговорили о главном. Если помнишь, я сказал тебе, что рукопись получил месяц назад. Но даже не стал беспокоить издателей. Сегодня утром мне этот парень позвонил и поверг в шок. Вчера вечером на своем юбилее скончался прямо в зале консерватории Аркадий Акишин.
— Эту новость я уже слышал по радио в машине, когда ехал на работу.
— Автор сидел с ним рядом. Эти снимки попадут в газеты. Но шок я испытал по другому поводу. Парень вернулся домой и дописал последнюю главу к своей книге с подробным описанием смерти композитора. Книга получила свое логическое завершение.
— Акишин — педик?
— Такова жизнь, Сережа. Если выпустить книгу по горячим следам в срочном порядке, она сотрясет весь московский бомонд, а то и остальной мир. Акишин имел международное признание. Дело, конечно, ваше. Но я тебе рекомендую прочесть рукопись, а не отмахиваться сразу.
— Рекомендацию такого мастера интриг, как вы, я игнорировать не могу. Когда я могу ознакомиться с рукописью?
— Что время тянуть. Сегодня же. Он позвонит тебе снизу. Зовут его Стас Пестриков.
— Хорошо. Жду.
— Удачи. После прочтения звякни мне и поделись впечатлениями.
— Непременно.
Павел положил трубку и перезвонил Лене. Сегодня он не хотел ее видеть. Вчерашний маскарад его выбил из седла. Надо все обдумать. К тому же она обещала приехать к нему после консерватории, но даже не позвонила.
— Алена? Срочно приезжай. Напечатай последнюю главу и отдай рукопись Стасу. На папке указан адрес издательства и телефон. Он должен быть там до шести вечера, его ждут.
— Я все сделаю. Но почему такой тон?
— Извини, мне некогда.
Павел повесил трубку и достал из шкафа костюм. У него подрагивали руки. Сегодня надо напиться. Акишина уже нет и некому поплакаться в жилетку. Пойти в бар и найти Полину? Нет желания. К тому же ее некуда привести. Алена будет его ждать дома. В этом он не сомневался.
Пиджак выскользнул из рук. Он его поднял и заметил торчащей из кармана белый конверт. Гонорар Аркаши. Он успел забыть о нем.
Усевшись на кровать, он распечатал его и обнаружил два листа бумаги и еще один маленький конвертик. На нем стояла цифра «2». На первом листе бумаги была нарисована какая-то схема. Второй листок исписан мелким почерком. Он начал читать:
«Дорогой мой писатель!!!
Зная твой невыносимый характер и твою гордыню, не могу не предположить, что жить тебе будет нелегко, а творить еще тяжелее. У талантливого человека должны быть развязаны руки. Только тогда он сможет летать. Нас заедает быт, будь он неладен. Ты нуждаешься в деньгах. Только их количество и сможет развязать тебе руки. И не спорь. С покойниками не спорят. Дурной тон. Делай все так, как здесь написано и нарисовано. И быстро, пока не слетелись коршуны. Садись в машину и езжай ко мне на дачу. Приедешь, тогда продолжишь чтение. Сразу все не запомнишь. Второй конверт откроешь в последнюю очередь. Вперед!…».
Павел так и сделал. Костюм пришлось повесить на место и надеть джинсы и ветровку. Надо соответствовать местности.
Он вышел из дома и сел в машину.
Дорога до дачи вместе с пробками заняла полтора часа.
Три шлагбаума ограждали элитные сталинские дачи от воришек, взломщиков и просто любопытных.
Охранники здесь не менялись много лет. Их подбирали из местных деревень по конкурсу. Дачники скидывались каждую весну и сторожа получали пристойную зарплату. Если учесть, что работу найти невозможно, то ясно, что люди здесь старались на совесть. Ни у кого из дачников даже лопату не украли в течение долгих зим. Писателя Слепцова здесь все знали. Каждое лето он приезжал к Акишину на шашлыки и раздаривал свои книги с автографами, тоскующим в будках сторожам.
— Это правда, Павел Михалыч? — спросил пожилой охранник у последнего шлагбаума.
— Да, Степаныч. Аркадия Семеныча с нами больше нет. Ушел красиво, завершив дело своей жизни.
— Болел? Ведь он и в прошлом сезоне не появлялся, и в этом.
— Тяжело болел. Предвидел свою смерть. Мучений боялся. Бог его услышал. Вовремя забрал.
На глаза старика навернулись слезы.
— Вот такие дела, дружище.
Павел и сам едва сдерживал слезы.
Шлагбаум поднялся, и машина проехала. Прямая хорошая дорога. Слева сосновый бор, справа длинный высокий забор, выкрашенный в однородный зеленый цвет. Участки уходили вглубь соснового бора, никто здесь ничего не сажал. Добротные срубы в два или три этажа стояли друг от друга на огромном расстоянии, и соседей за плотной стеной деревьев не увидишь и не услышишь. Райское место, окутанное тишиной. Обогревались русскими печами, о каминах в те времена и не слышали. Калитки в заборе попадались редко, на каждой из. них висел почтовый ящик и номер. Ни имен, ни фамилий. Почтальон знал, кому, что нести, а другим знать необязательно.