В тишине ночной улицы послышался слабый звон колокольчика. А через секунду ровный топот лошадиных копыт и скрип снега под полозьями. Белугин протер слезящиеся глаза, набрал в грудь воздуха и рванул вперед. Птицей слетел с крыльца, едва касаясь ступеней, одним прыжком перемахнул через сугроб и бросился наперерез саням. Киря, встав во весь рост, правил лошаденкой, азартно покрикивая, а Седов устроился позади него с револьвером наготове и сейчас напряженно крутил головой, выискивая возможную опасность.
Все это Евгений отметил для себя автоматически, а мозг тем временем уже наметил правильную траекторию для прыжка. Оставалось сделать буквально пару шагов, хорошенько оттолкнуться и…
— Стой, паскуды!
Грубый возглас на мгновение заглушил даже свист ветра. А следом тьму разрезали вспышки выстрелов — одна, вторая, третья. Белугин автоматически определил: их противников несколько, засели они по разным сторонам улицы. А потом в правый бок что-то ударило, в глазах сразу же потемнело и стало нечем дышать. Евгений чувствовал, как его повело в сторону. Тело, разогнанное согласно первоначальному замыслу, не могло так резко остановиться, но правильное, нужное направление сбилось, и он летел куда-то, не в силах больше контролировать себя.
Звуки доносились до него словно через ватное одеяло, мягко накрывшее Белугина с головой. Кажется, стреляли еще, кто-то опять кричал. Но слова было не разобрать. Потом что-то ударило его в спину, чуть выше левой лопатки. Сначала внутри точно провернули раскаленную спицу, а потом неожиданно потянуло пронизывающим, обжигающим холодом.
Чьи-то руки подхватили Евгения, потянули, он пытался закричать, потому что от этого боль начала вгрызаться буквально в каждую клеточку, но язык отказался повиноваться, стал тяжелым и неповоротливым, а губы как будто запеклись от нестерпимого жара. Во рту было нестерпимо солоно. Ужасно хотелось пить. За глоток воды отдал бы все сокровища мира.
Тем не менее он смог, заставил себя произнести несколько слов, ведь иначе все оказалось бы напрасным — все смерти, все усилия:
— Бумаги… бумаги во внутреннем… кармане…
И удовлетворенно улыбнулся, с трудом разлепив губы, почувствовав, как чужие руки бережно расстегивают на нем пальто и лезут в пиджак. А потом перед ним возник огромный кружащийся хоровод ослепительно-белых, искрящихся снежинок. Они порхали по замысловатым траекториям, но Белугин угадал, почти угадал потайной смысл их движения — он был так прекрасен! — хотел поделиться своим открытием со всеми, но…
— Гони, Киря! — отчаянный выкрик над самым ухом стер это желание, оставив после себя горькое послевкусие безнадежной утраты, от которого остро захотелось заплакать, и Евгений окончательно потерял сознание.
Отправление эшелона задерживалось. Белугин попробовал было узнать что-нибудь у проходящего мимо чумазого обходчика, но тот лишь устало пожал плечами и прошел мимо, стуча длинным молотком по буксам вагонов. Боец, обещанный Таругиным, тоже не торопился, поэтому Алексей решил наплевать на осторожность и пойти размяться. Опять же организм настоятельно требовал посетить заветный домик с окошком в виде сердечка на двери.
Справив нужду, молодой человек решил заглянуть в здание вокзала. Не то что для этого имелся какой-то значимый повод, просто ему вдруг остро захотелось пощекотать себе нервы. А ну как Белугина там ждет засада? Мальчишество, конечно, но, учитывая возраст и невеликий стаж практической работы в Службе, простительно, наверное?
Алексей незаметно для окружающих проверил оружие, переложил портфель в левую руку и решительно направился к зданию вокзала.
Небольшое приземистое помещение было многолюдным, но каким-то притихшим. Пассажиры гнездились вокруг своих чемоданов, узлов и кошелок, с трудом разместившись кто на скамейках, а кто и прямо на полу. Под потолком тускло блестела единственная лампочка, отчего стоял полумрак. Окна, заклеенные крест-накрест бумагой и закрашенные белой краской, свет почти не пропускали.
Белугин прошелся по залу, осторожно переступая через ноги и вещи, стараясь не задеть дремавших, вымотанных утомительной дорогой людей. Заглянул в кабинет к начальнику станции. Но там никого не оказалось. Ну и ладно, не очень-то и хотелось!
Возвращаясь к выходу, парень еще раз внимательно осмотрел людей, находившихся в зале. Что-то не давало ему покоя, какая-то пропущенная деталь надоедливо свербила в голове. Знакомое лицо? Да нет, он совершенно точно никого не видел раньше. Патруль? Но бойцы проверяли только военных, на Алексея они внимания не обратили.
И в этот момент Белугин буквально всем телом почувствовал, как в спину ему уперся чей-то тяжелый, осязаемый физически чужой взгляд. Резко, совершенно не заботясь об осторожности, Алексей обернулся, но… никого! Лейтенант с артиллерийскими эмблемами на петлицах мирно дремлет, уронив подбородок на грудь между стариком и молодой женщиной в белом платке, несколько бойцов сосредоточенно обсуждают что-то вполголоса, собравшись в кружок, несколько ребятишек шныряют между лавок словно воробьи. Нет, никто не проявляет к застывшему у двери молодому человеку никакого интереса. Чушь какая-то. Ладно, придется оставить все как есть.
Когда Алексей добрался до знакомого вагона, то обнаружил, что тот перестал быть хвостовым — позади него прицепили еще пару платформ и вагон. Данное обстоятельство весьма порадовало Белугина, потому что мотало до этого, как лягушку в центрифуге.
На площадке также произошли изменения: Алексей увидел там не только таругинского бойца, но и пожилого железнодорожника в форменном плаще и фуражке с приметной большой родинкой над губой. Высокий, еще достаточно крепкий старик обстоятельно обсуждал с караульным недавнюю сводку Совинформбюро, печально шмыгая носом.
Белугин предъявил удостоверение, а потом отозвал красноармейца в сторону и вполголоса, наблюдая попутно за деликатно отвернувшимся в сторону железнодорожником, тихо спросил:
— Что за дед?
Боец, низенький круглолицый татарин, начал было объяснять ему, тараторя, как пулемет, и безбожно путая родную речь с сильно искаженными русскими словами, но Алексей вскоре досадливо махнул рукой и решил не лезть больше с расспросами — понять хоть что-нибудь в этой скороговорке он не мог. Общаются люди на своем птичьем языке, вот и пусть себе общаются. Лишь бы к нему не приставали. Вроде до соседней станции железнодорожник едет. А может, и нет. Хотя вот ведь странность, до этого они вроде бы нормально между собой изъяснялись. Или ему это только показалось?
— Вы не сомневайтесь, товарищ, — сказал в этот момент старик, бесхитростно глядя Белугину прямо в глаза. — Документы у меня в полном порядке, могу показать, если нужно. — Он потянулся к пуговице плаща, но Алексей жестом остановил его.
— Не беспокойтесь. Это совсем не мое дело.
— Да как же, — озабоченно нахмурился железнодорожник, — а меня предупредили, что вы из органов. Мы порядки знаем!