Но напоследок собрался выйти он за «проявителем». Откусить, сколько можно, значит.
«Проявитель» у Матушки известно где лежит, черпай кастрюлей, да только туда, пока локти себе не пооткусываешь, не попадёшь. Гитика «лабиринт» знаменитая. Иначе — «бермудская, 22». Жуткое место. Акустическая решётка. Но Хохатому терять было нечего. Пока общество чухалось, его по окрестностям разыскивая неторопливо, он взял поехал в Киев и там, урод, набрал пяток ребят… ну реально детей, младшему было лет шестнадцать, что ли… Две девчонки. Студенты, скауты, паркуром занимались да прочими прыжками себе на голову. Гитара, Цой жив и всё такое. А тут каникулы, лето. Чем он их завёл, как, что им посулил, они уже рассказать не могут. Кто как думает, а я думаю, был в деле ещё кто-то, вербовщик. И вербовщик ментовский, потому что приговорённому мародёру одна дорога — к ментам. А может быть, покупатель на «проявитель»… Вещь дорогая, долгоживущая, а деньги есть деньги, чем они ни воняй. Народная мудрость такая.
Вот один из ребят и был такой Толя, не знаю настоящей фамилии. Впоследствии — Вот Толька, Космонавт…
Кто их переправил в Зону, как — неизвестно. Вы, инспектор, знаете наверняка, но ведь вы не скажете?
— Знаю. Скажу. Он получил пожизненное. Если быть точным — она получила. Сидит и никогда не выйдет. Крытка, ночная. Полный бан. Возможность изменения условий содержания — через десять лет, если считать точно.
— Неужели Куропатко?!
— Да вы чё?!
— Продолжайте, Пушкарёв.
— Сука депутатская, епэбэвээр, бля! Крыса мародёрская, вялая шея…
— Согласен с вами, Уткин. Продолжайте, Пушкарёв.
— Зря вы не обнародовали это тогда, м-менты, вашим-не-нашим. Теперь уж поздно, конечно… В общем, завёл он их в «лабиринт», погнал под стволом перед собой, и четверо страшной смертью по очереди погибли, прокладывая ему криком дорогу. А Толю этого он оставил на возвращение, видимо. Ну и «проявитель» до края «лабиринта» донести, я разумею, попутно. Два контейнера, сорок кило. Да вот только…
— Оттуда и пошло это Вот Толька, кстати, инспектор.
— Да, но и позже было. Не встревай. Да вот только на предпоследнем тупике они столкнулись с Генрихом Френкелем. Генрих мне рассказывал сам. Генрих с его напарником… Тополь, как его звали, толстого?
— Фрукт его звали, французский еврей. Пешер фамилия. «Ола-ла, я не люблю девушки, я люблю мальчушки!..»
— Да, Фрукт. Их подрядили американцы доставить к предпоследнему тупику «лабиринта» какой-то счётчик чего-то, машину, в общем. Туда ещё можно пройти без отмычек, если снаружи, и вернуться без отмычек, только поспешай. А что за машина? Я лично думаю, что как раз тогда американцы под первый, он же последний университетский бюджет и разворачивали в Зоне ретрансляционную сеть-ловушку, первую, экспериментальную, и Генрих как раз тащил один из оконечников… Деньги есть деньги, ладно, да и откуда ему знать-то. Хотя что тут знать — сталкеров давят их же руками, всегда так было… Ладно. И вот они столкнулись.
Лишних слов не говоря, принялись они друг в друга садить. Генрих с напарником были в спецкостюмах, Хохатый тоже, а детей он голыми вперёд себя гнал. Заставлял кричать. Так что Френкель за минуту, наверное, приготовился. «Вот идёт Толька, вот Толька!» Грамотно, между прочим, он его заставил, без «эр». Чутьё у скота было невероятное, конечно, у Хохатого… Ну, кричит парень со слезой, охрип уже… Эх, меня там не было. Френкель их дождался, говорит: «Стоять, сука! Парень, на пол!» Ну а Хохатый сразу веером от бедра. С неё, с этой очереди, мальчишка получает пулю в плечо, сзади. Руку ему отрывает, а самого уносит в стену «лабиринта». Встречной от Генрих и Фрукта разбабахивается один контейнер с «проявителем». Дальше всё мешается, но Френкель в оконцовке Хохатого подшибает. Уже за тупиком. Берёт, судит, раздевает и казнит в тупике — око за око. Последний тупик в «лабиринте» очень медленный, года полтора в минуту, наверное, так что воздаяние свершилось сполна. Фрукт — свидетель, всё чисто. Голову Хохатого — в мешок, предъявить обществу. Пока она глазами ещё лупает и языком мотыляет.
Вот Тольку они пытались найти. Провели в коридорах перед последним тупиком — уже очень рискуя, стены резонировали даже от дыхания — почти сутки. Бесполезно. Ну поставили свою машину, наскребли разлитого «проявителя» с пола, второй контейнер взяли и вернулись. Прихватили и руку Толика — для опознания. Поскольку скандал начался, и на Десятке уже сидели киевляне-антитеррористы. Френкель честно сам пришёл на Кордон Два, сдал руку и показал, что да как было. Сдал и голову. Поскольку к Френкелю претензий никаких не выкатили, голову, видимо, успели допросить…
— Да. Под запись.
— Ну в общем. Дальше. Выходит это Френкель снова, позже, не помню зачем, в район Подводного Метро на Тигейке. Там виртуальный разлом, Красное Пятно, очень подвижное место.
— Он медицину на зарядку нёс.
— Точно, Тополь! Он же работал на Первый военный госпиталь официально — заряжал им «печени», «нити-нити» и «матную плесень», точно. Идёт наш Френк на периферии Пятна, потихонечку, по шажку, на гайках, и вдруг ему с неба таким трубным: «Вот — Толька! Гляньте на него! Он несёт знание вам и покой, земляне!»
Френкель, естественно, носом в грязь, кувырок вперёд, ствол с предохранителя. Опомнился, присмотрелся: парит в позе ангела небесного над ним летающий человек. А солнечный день, видимость на миллион. Сколько глаза ни протирай — да, летит человек и вещает про знания. На голове у человека кастрюля с прорезями, на одной руке хоккейная перчатка, на другой — резиновая электромонтёрская, какой-то балахон из серебрянки на проволочках, на ногах бахилы от спецкостюма.
Так Френкель и встретил нашего Космонавта впервые. Рука отросла, и вес он потерял. Вот только невменяем чуть менее, чем полностью. Считает себя посланцем Земли на какой-то дикой, опасной планете. Букву «эр» не употребляет.
Был бы на месте Френкеля другой, может, тут бы Космонавт и кончился. Нельзя к сталкеру в поле подлетать сверху и пугать его кастрюлей на голове. Да вот только Генрих человек был начитанный, в кино когда-то снимался. Целую книжку об опасностях и чудесах Матушки надиктовал этому… Кому, Тополь? Не Шугпшуйцу же?
— Жарковскому.
— А! Да. Ну вот. Опомнился он, автомат отложил и начал, понимаете, процедуру контакта. Покормил парня, приветил как-то, как он умел, попытался расспросить — что, как, где. С умыслом, конечно: регенерация — дело прибыльное. Бесполезно, Космонавт ни хрена не помнил и ни хрена не соображал. Где был, как его Матушка починила — неизвестно. Френкеля он, однако, запомнил. Вот только…
— Там ещё с родителями беда случилась.
— Да, они ещё не уехали, к несчастью. Пытались договориться. То с вольными, то с военными… отыскать хоть тело, и всё тут, и слышать ничего не хотим! Любые деньги платили. Френкель-то, поразмыслив, ничего никому не сказал про Космонавта: парень категорически отказывался покидать окрестности своего ионного звездолёта. Вот только бы не лез он ещё на глаза всем, кого встречал…