— А что?
— Уезжать туда в мои планы не входит.
— Ты не антисемитка, кстати? — поинтересовался Умник. — Все поляки — жуткие антисемиты.
— Да мне по фигу это — еврей не еврей, — сказала Лина. — Но в Израиль не поеду. Там дико жарко.
— В моей стране тебе жарко не будет, — заявил Умник. — У нас прохладный климат. Лучше, чем тут у вас, в Америке.
— Исландия? — сразу предположила Лина, продолжив цепь догадок.
— Чуть южнее, — ответил Умник. — Но севернее Корсики, это точно.
Они уже проехали через Пенсильванию и Огайо, пересекли границу штата Мичиган и приближались к Детройту. Лина извелась от ничегонеделания — и видео-то она посмотрела, и музыку послушала, и в компьютерную стрелялку поиграла, и кроссворды отгадывала, и просто спала часа два, откинув сиденье почти до горизонтали. Противный Умник не пускал ее за руль, а это было единственным, чего она действительно сейчас хотела.
Быстрее, быстрее.
— Не ерзай, — сказал Умник. — Все сиденье своей вертячей попой протерла.
— Это не твое сиденье. И не твоя машина. Тебе какая разница?
— Не елозь. Отвлекаешь мое внимание.
— А там, в твоей стране, у тебя какая машина? Бензиновая?
— Нет у меня там машины.
— А на чем же ты ездишь?
— На упряжке из ездовых собак, — сообщил Умник.
— Собаки? — недоуменно переспросила Лина. — Это, типа, как эскимосы ездят? Что, там настолько холодно?
— Ага. Сопли замерзают прямо в носу. Лед и полярное сияние. Холодильник не нужен. Мороженых тюленей — основную нашу еду — храним прямо под кроватью. А еще у меня есть ручной белый медведь.
— Кончай запугивать, — отмахнулась Лина. — И пусти меня за руль в конце концов!
— Не пущу. Сколько еще осталось ехать?
— Отсюда — часа три.
— Тем более не пущу. Недолго осталось.
— Ну вот приедем мы, найдем отца, — сказала Лина. — А дальше что будем делать?
— Извлечем червя и убьем его. Сожжем, чтоб и следов не осталось.
— Как ты его извлечешь? Живот отцу разрежешь?
— У меня с собой фиброскоп. Зацеплю червя и вытяну. Ничего твоему папе не будет.
— Ты умеешь управляться с фиброскопом?
— Я все умею.
— То есть вообще все?
— Ну почти все. Во всяком случае все, что нужно.
— Так не получится, — заявила Лина. — Этот свистун воздействует на людей, заставляет их делать то, что он хочет. Только я ему не подчиняюсь.
— Почему не подчиняешься?
— Откуда я знаю? Наверное, потому, что я переделанная. А с тобой он справится в два счета.
— Не справится. В цереброшлеме сработает защита.
— Защита от инопланетных разумных червей?
— Универсальная защита.
— А если отец будет сопротивляться? Им ведь свистун командует.
— Тогда я прочту ему иудейскую проповедь, — Умник потеребил правый пейс. — Скажу, что мы — посланцы пророка Исайи.
— Не пойдет. Отец — упертый католик.
— Значит, отслужу католическую мессу. И изгоню демона.
— Ты с ним поосторожнее, пожалуйста, — сказала Лина. — Все-таки это мой папа. Хотя у меня с ним в последнее время были плохие отношения…
— Мы едем спасать твоего отца, — сказал Умник. — И никто, кроме нас, его не спасет. Поверь, я сделаю все, что в моих силах.
— А из твоей страны в Штаты писать письма можно?
— Все, что угодно — письма, телефон, видео, Интернет.
— Я буду скучать по Америке, — грустно произнесла Лина. — Когда-нибудь я смогу вернуться домой? Лет хотя бы через десять?
— Трудно сказать, детка. Дай бог, чтобы через десять лет здесь, в Штатах, было место, в которое тебе захотелось бы вернуться.
— Что, так в Америке все плохо? — хмыкнула Лина.
— Пока ничего, терпимо. Но дальше будет намного хуже.
— Ты так не любишь США?
— Я люблю США, — сказал Умник с неожиданным теплом в голосе. — Я прожил в Нью-Йорке пять лет и понял ваш народ, полюбил его. Вы забавные. Такие самоуверенные… Считаете, что ваше общество идеально. Не хотите видеть дальше кончика своего носа. Люди с трубчатым зрением. Ухоженные лошадки в шорах. “Приличные” — надо ж придумать такое слово… Тридцать пять процентов приличных — а кто остальные? Гарантированные отбросы общества? Потому что не укладываются в стандарты? И где место прочим — в тюряге? Жаль мне вас, от всей души жаль.
— Почему?
— Потому что вы были действительно сильной нацией. Были. Теперь ваше время закончилось — настоящее издыхает, будущего не будет. А великое прошлое… Кому оно понадобится лет через двести? Разве что археологам. Они будут разгребать стометровые пласты ваших экскрементов, вашего изысканного, разнообразного мусора и не верить глазам — неужели такое существовало, возможно было в земной природе?
— Почему?! — Лина прикусила губу, мучительно сморщила лоб, пытаясь понять, о чем говорит странный тип Умник, каждое слово которого значимо, имеет смысл. — Почему, Умник?
— Когда-нибудь поймешь.
* * *
— Ну и что? — спросил Брем. — Накопали чего?
— Так, есть немного, — вяло сказал Картер. — Дна десятка мест, которые нужно будет проверить в первую очередь. Завтра проверим.
— Завтра? Ты же рвался в бой, пеной брызгал.
— Так то утром было, — Картер зевнул, продемонстрировал пасть, полную отличных зубов. — А сейчас ночь. Знаешь, как-то не хочется людей будить по ночам, страх нагонять.
— А я вот выспался, — сообщил Брем.
— Еще бы ты не выспался. Шесть часов продрых, сурок. Заступай на дежурство. А я пойду давить подушку.
Ночь. Джозеф Горны проснулся от изжоги и тяжести в желудке. Сел на кровати и громко рыгнул тухлятиной. Проклятый червь все же накормил его — под завязку, не думая о том, что ослабленный организм не вынесет такого количества пищи. Выблевать бы паразита. Не получится, это было бы слишком просто…
Джо приложил руку к боку и застонал.
Червь ворочался в животе, распирал кишки изнутри жесткими боками. Кажется, он стал больше. Определенно больше. Растет он там, что ли, демон из преисподней?
А вот убить его. Убить прямо в себе, вместе с собой, проткнуть его ножом. Избавить мир от ехидны адовой.
Джо попытался встать (пойти на кухню, взять нож, рыбка, рыбка, вкусная рыбка), но ноги не послушались, отказались подчиниться.
— И не думай, — сказал хиту. — Даже если раскромсаешь себе все кишки, мне не повредишь. Ножом меня не возьмешь, шкура у меня крепкая. Сам подохнешь в муках, а я поползу сам по себе, до ближайшей подходящей человеческой особи. За те сотни лет, что я живу, мне приходилось ползать не раз — и не по благодатной сырой траве, а по противным сухим камням.