– Пожалуй, нет.
Как ни странно, разговор об убийстве Мухина не убавил моего аппетита. Я в два счета прикончил суп и приступил к поеданию рыбы и лапши, их хватило с лихвой, чтобы насытиться. Потом сделал большой глоток минеральной воды, не удержался, удовлетворенно рыгнул и произнес:
– Готисо-сама дэсита. Благодарю вас, Иван Алексеевич-сан, за угощение.
– Эстетствуешь? – заметил Ганс. – Почему ты упорно обращаешься ко мне на «вы»? Фрагранты называют друг друга на «ты» – так у нас принято.
– Но ведь я не фрагрант.
– Да, действительно… Но это не препятствие.
– Нет уж, Иван Алексеевич, позвольте, я останусь с вами на «вы». Так мне удобнее.
– Ладно, как хочешь.
– Вы мне лучше скажите, Иван Алексеевич, правда ли то, что чистильщики убивают подлиз?
– Чистая правда.
– Я разговаривал с Мозжухиным, и он утверждал обратное.
– А, Мозжухин… – Ганс махнул рукой. – Не советую тебе иметь с ним дела. Лжет он ловко и умело, но проблема не в этом. Мозжухин – исключительно опасный тип, без совести и малейших моральных принципов. Теперь ты знаешь о подлизах слишком много, и вряд ли он станет с тобой нянчиться. Если попадешь в лапы к чистильщикам, тебя будут пытать, пока не вытащат всю информацию. А потом, скорее всего, прикончат, чтобы не оставлять свидетеля.
– Дико звучит. Работники УВД убивают людей – неужели такое может остаться незамеченным?
– Может. И ты знаешь, почему: потому что фрагранты не могут заявить об этом во всеуслышание. Обычные люди опасны для нас не менее, чем убийцы в погонах из «Чистилища». «Чистилище» было создано недавно, полгода назад. А подлиз убивали всегда, убивали обычные люди, убивали, не контролируя себя и не осознавая, что происходит.
– Состояние агрессивного аффекта?
– Оно самое. Пока мы не можем рассекретить свое существование, время для этого не пришло. И потому мы – безответная добыча для чистильщиков.
– Почему Житник охотится на подлиз? Неужели только из-за того, что вы, Иван Алексеевич, претендуете на его место?
– В принципе, да. Житник – тупая тварь, связанная с криминалитетом, он привык действовать по-бандитски, и питает иллюзии, что, если перебить подлиз, все в нашем городе останется по-старому.
– А это не так?
– Не так. Во-первых, нас не уничтожишь – сам видишь, как мы научились прятаться и огрызаться. Я мог бы отдать приказ, и всех чистильщиков перестреляли бы в течение недели. Но сам понимаешь, что после этого начнется – милиционеров убивать нельзя, они у нас в ранге неприкасаемых. В войне, которая начнется после этого, мы не выживем. Во-вторых, здоровый бизнес, который появился в нашем городе, и которому банда Житника не дает нормально развиваться, давно мечтает свалить его.
– И, само собой, все здоровые бизнесмены поддерживают вас? – Я пытался удержаться от иронии, но не смог. Ганс был склонен к самолюбованию – ну как не подковырнуть такого? – Прогрессивные силы города подняли вас, Иван Алексеевич, как знамя грядущей демократии и всеобщего процветания, и торжественно ведут к победе?
– Опять остришь? – Сазонов усмехнулся, напомнив мне вдруг Родиона – что-то общее было в их надменных улыбках. – Все не так просто, Дима. Все настолько не просто, что ты даже представить не можешь. Житник – опытный демагог, умелый популист, на него работают большинство средств массовой информации. Среди финансовых лидеров нашей области немало людей, которые поддерживают Житника, либо сами не прочь занять место мэра. Я лишь один из многих. К тому же я – фрагрант, привыкший жить в тени, отвратительно чувствующий себя под светом софитов и взглядом миллионов глаз. Я насилую себя, из кожи вон лезу, чтобы стать градоначальником. При этом ограничен в методах – из принципа не делаю ничего такого, что можно назвать выходящим за рамки закона. Тебе, наверное, кажется, что я уже достиг успеха, и должность мэра у меня в кармане. Нет, Дима, нет! Могут фальсифицировать результаты, могут выдвинуть ложное обвинение и арестовать за неделю до выборов, могут, в конце концов, исхитриться убить меня, о чем они давно мечтают. Все может быть! Но я хочу, чтобы ты знал главное: я делаю это не ради себя, не ради власти и богатства. Я хочу, чтобы фрагранты смогли жить нормальной жизнью! И чтобы обычные люди получили то, что могут дать им фрагранты – здоровье, красоту, душевную гармонию…
Ганс говорил красиво и убедительно. Мне хотелось верить ему, очень хотелось – ведь старался он, в конечном счете, ради моей Женьки, и уже за это можно было встать перед ним на колени. Но он врал. Не все в его пламенной речи было правдой.
«Из принципа не делаю ничего такого, что можно назвать выходящим за рамки закона». Ага-ага. Я только что провел два дня, наблюдая, как бесчинствует горячий человек Родион Агрба. Неужели господин Сазонов не знает, какими методами действуют его подчиненные? Разрешите не поверить. А еще он отдал приказ убить Михаила Мухина, гражданина Российской Федерации. Понятно, что действует Ганс в сложных обстоятельствах, за ним самим шествует смерть, примериваясь, как половчее отхватить башку косой. Но врать-то зачем?
Мне хотелось верить в то, что цели Ганса гуманны, но все же он был главарем собственной небольшой мафии и пытался расширить сферы ее влияния, поставив над всем городом. Это нельзя было замаскировать никакими словами.
– Иван Алексеевич, – перебил я его снова, слушать предвыборную агитацию совершенно не хотелось, не для этого я сюда пришел. – Подлизы обожают вас, ваши действия для них непререкаемы. Почему? Мне показалось, что, когда речь идет о вас, подлизы в некоторой степени теряют разум, и счастливы подчиняться, что бы вы им ни приказали. Может быть, вы воздействуете на них обонятельно?
На этот раз Сазонов засмеялся. Смех его оказался приятным, так смеются люди умные и открытые – раскатистое «ха-ха-ха» громко прозвучало в гостиной и отразилось от стен. Сазонов даже слегка прослезился, и вытер глаза пальцами здоровой руки.
– Шутник ты, Дима, – наконец сказал он. – Родион говорил мне, что ты шутник. Это хорошо. Люди без чувства юмора вызывают у меня подозрение.
– Что смешное я сказал?
– Да так, ничего…
– Опять двадцать пять! Только и слышу от подлиз туманные намеки непонятно на что. Вы тоже не верите мне, да? Считаете, что я шпионю в пользу обычных людей, мечтаю разузнать секреты несчастных подлиз, чтобы выдать их со всеми потрохами?
– Ладно, давай всерьез. Я знаю, как ты относишься к Жене, и это дает надежду на твою полную лояльность к фрагрантам. Ты пойми, мы не можем ошибиться, приняв в наш круг человека, способного на измену.
– Понимаю.
– Ты клянешься быть преданным фрагрантам до самой смерти?
– Клянусь! – сказал я искренне, отринув вдруг сомнения.
– Дело в Жене? Только ради нее ты готов переломить себя, изменить всю свою жизнь?