– И что он сказал?
– Много чего сказал. Григорьев умудрялся сочетать в себе корыстолюбие и искреннюю, фанатичную веру в бога. В тот раз его пробило именно на религиозные чувства. Он позвонил мне и упросил немедленно придти к нему домой. При встрече рыдал, рвал волосы на голове, каялся в грехах и просил бога наказать его. Не могу сказать, что это произвело на меня большое впечатление, куда интереснее была информация, которую он поведал.
– Он наконец-то дал вам формулу препарата?
– Еще проще. Он сказал, где найти препарат.
– И где же его найти?
– Вот здесь. – Ганс ткнул пальцем в сгиб локтя, – внутри меня. Как говорится, «все свое ношу с собой». Потому что никакого препарата не существует! Таинственный эликсир Григорьева – это моя кровь, и кровь любого из подлиз.
– И как же ей, пардон, пользоваться?
– Очень просто. Берем двести кубиков крови любого из подлиз. Переливаем ее любому обычному человеку – медленно, в течение трех часов, чтобы не убить. Через пять минут человек теряет сознание и впадает в кому, температура его тела поднимается до сорока градусов. Через два дня он приходит в себя. И он уже фрагрант – со всеми вытекающими последствиями. Риск есть, и риск немалый – два-три человека из десяти не переносит процесс мутации и погибает. Но те, кто выжил, могут уже не задумываться о большинстве человеческих болезней – их иммунная система стоит на страже организма, как цербер.
– А группа крови имеет значение?
– Не имеет.
– Что, значит, просто берем кровь подлизы и прямо фигачим ее в вену?
– Просто берем и прямо фигачим, – Ганс кивнул головой.
Сказать, что я изумился – не сказать ничего. Непостижимым образом я умудрился не свалиться со стула, но в голове моей начался неописуемый свистопляс. Если вы не дипломированный врач, вам не понять, о чем речь. То, что поведал мне Сазонов, нарушало все мыслимые законы медицины.
– Быть такого не может! – вскричал я. – Если ввести не ту группу, сразу пойдет гемолиз, разрушение эритроцитов…
– Совершенно верно, именно гемолиз и происходит. Но организм начинает вырабатывать новые кровяные тельца – теперь уже по новому типу, характерному для фрагрантов. Через два дня весь состав крови меняется.
– Это чушь! Антинаучная фантастика!
– Послушай, Дима, – мягко произнес Ганс, – я не доказываю тебе, что египетские пирамиды построили инопланетяне, что в подземельях Москвы обитает цивилизация разумных крыс, а обитатели Шамбалы владеют телекинезом и перемещаются силой мысли. Мы говорим о реальных вещах, которые существуют в действительности и подтверждены лабораторными исследованиями. Кровь фрагрантов обладает особыми свойствами. Я изучал ее под микроскопом – эритроциты меньше по размерам, количество тромбоцитов и лейкоцитов в полтора раза больше, чем у обычных людей. Конечно, биологические характеристики подлиз следует изучить пристально, до тончайших нюансов, но это станет возможным только тогда, когда о нашем существовании станет известно всему миру. Надеюсь, скоро так и будет. А пока на нас охотятся, как на зверей.
– Вот, значит, как Родион и Джеф стали подлизами?
– Именно так: им ввели кровь подлиз.
– Полагаю, чудесный дар достался им не за красивые глазки? Вряд ли вы станете превращать во фрагрантов всех, кого попало. Они доказали свою лояльность подлизам, и заслужили право стать совершенными людьми. Так?
– Для Мулькина – почти что так. Он знал о существовании подлиз и действовал в нашей группе поддержки. Но кровь подлиз ввели ему только тогда, когда он ввел себе передоз и впал в кому. Когда он очнулся, уже не был наркоманом.
– Значит, ваша кровь еще и от наркомании лечит? А от чего она не исцеляет?
– От подлости, – усмехнулся Ганс. – Не избавляет от жадности, трусости, жестокости и прочих человеческих пороков. Может даже усилить их, как это было с Мухиным. Поэтому мы тщательно выбираем тех, кому дается возможность стать фрагрантом.
– А какова история Родиона?
– Он не знал про подлиз ничего. За него попросил его бывший шеф, подполковник милиции, сам не подлиза, но наш преданный друг. Я решился не сразу – две недели изучал все материалы про Агрбу, пока не убедился, что он достоин занять место среди нас. Родион умирал от рака, мы спасли его. И, как ты сам видел, не просчитались.
– Да уж… – хмыкнул я. – Родик – выдающаяся личность. А меня вот, к примеру, можете сделать подлизой?
– Запросто – главное, чтобы организм справился. Но ты уверен, что это нужно? Подумай: весь мир для тебя изменится, ты уже не будешь таким, как прежде. Никогда не будешь чувствовать себя в безопасности и обретешь зависимость от других подлиз. Ты, кажется, очень ценишь личную свободу?
– Сам не знаю, – признался я. – Хочется обрести физическое совершенство, но в то же время как-то страшновато.
– Дима, не мучайся в раздумьях, – произнес Иван Алексеевич с неожиданным сочувствием. – Не важно, что ты не фрагрант, главное, что ты веришь нам, что ты в нашей компании. Присмотрись, привыкни. Тебе еще многое предстоит узнать.
– Хочу узнать кое-что прямо сейчас. Меня интересуют некоторые специфические аспекты. Каким образом Григорьев создал препарат? Как он узнал, что ваша кровь целебна?
– Она не была целебной, таковой ее сделал доктор. В те годы он экспериментировал с собаками, вводил им канцерогены – вещества, вызывающие рак. Собаки дохли десятками, но в конце концов доктор отобрал несколько особей, наиболее устойчивых к раку. Из плазмы их крови он изготовил сложную смесь иммуноглобулинов, которая вызывала обратное развитие злокачественных опухолей у других собак – само по себе это уже было замечательным достижением. Потом Григорьев начал апробировать «собачий» препарат на людях – разумеется, нелегально. Он мог бы получить официальное разрешение на эксперименты, но это отняло бы несколько лет, и к работе неизбежно подключились бы другие ученые. Григорьев боялся этого до дрожи – хотел, чтобы открытие принадлежало ему одному. «Собачий» препарат улучшал результаты стандартной химиотерапии, хотя в чистом виде рак не вылечивал. И тут случилось чудо: появился первый пациент, которого препарат излечил.
– И этим пациентом были вы.
– Именно. Григорьев дотошно изучил мою кровь и пришел в изумление: кровь изменила состав во всех своих компонентах. Собачьи иммуноглобулины не просто уничтожили опухоль и метастазы, они переделали иммунную систему, наложились на мои индивидуальные биохимические особенности, и заставили организм мутировать.
– Повезло доктору, – заявил я.
– Мне повезло не меньше, – заметил Ганс. – Григорьев продолжил эксперименты, и на сей раз в его руках было нечто намного более ценное, чем иммуноглобулины собак – моя кровь. Когда я выздоровел, он брал ее в больших количествах. Я выступал в качестве добровольного донора, да что там донора, в качестве дойной коровы, но это не приносило вреда – благодаря регенеративным способностям объем крови восстанавливался в считанные часы. Сперва профессор пошел по проторенному пути – выделил из плазмы фракцию иммуноглобулинов и перелил ее нескольким больным. Пациенты выздоровели, мало того, их кровь обрела те же свойства, что и у меня, предоставив Григорьеву новых доноров. Результат оказался впечатляющим, но имел существенный недостаток: переработка крови требовала значительных средств. Доктор решил рискнуть – ввел больному плазму, освобожденную от эритроцитов, но не разделенную на фракции. Результат оказался настолько же успешен! В конце концов, Григорьев дошел до логического конца: влил пациенту, безнадежному, которому нечего было терять, мою кровь в чистом виде. Начался интенсивный гемолиз, больной впал в кому, и доктор уже было решил, что потеряет его, но через два дня пациент ожил и начал выздоравливать. Дальнейшие эксперименты не имели смысла. Случайным образом доктор Григорьев вывел новую породу людей, невосприимчивых к раку, кровь которых является самым целебным препаратом в мире.