Впереди — дверь. Металлическая, выкрашенная в белое. Санитар провел карточкой по панели, потянул дверь на себя. Ник напрягся, хотя понимал: бежать бессмысленно, его поймают максимум через двадцать метров.
Еще один коридор, короткий. Скорее, прихожая. Дверь справа и дверь слева. «Налево пойдешь — коня потеряешь, направо пойдешь — счастье найдешь, прямо пойдешь — не сносить тебе головы», — вспомнил Ник. Только бы не налево, Коня он терять не хочет, пусть живет Стас Кониченко и будет счастлив! А что головы не сносить, то и так понятно.
Повернули направо. Ник вздохнул и обрадовался впервые за прошедшую вечность. Ноздри защекотал сигаретный дым — Ник сглотнул, он бы сейчас душу продал за сигарету. Санитар толкнул дверь — табаком запахло сильнее.
— Иди давай, — кивнул санитар.
В середине комнаты, скрестив руки на круглом столе, сидел Тимур Аркадьевич Реут, с наслаждением курил тонкую сигару. Ник сжал челюсти, шагнул навстречу и опустился на свободный стул. На виске Реута пульсировала жилка, ярко-голубые глаза смотрели с участием, можно даже сказать, сочувственно. Ник мысленно прокрутил возможный диалог: «Ну что, крыса, как тебе изолят?» — «Нормально, наверное, это все же лучше, чем тот свет». В этом месте злодею положено читать долгую лекцию о том, за что он ненавидит человечество и каким образом умертвит главного героя, а после должна произойти счастливая случайность: злодей упадет, пронзенный копьем, прошитый пулей, или его просто хватит удар, и отмщенный герой вылетит на крыльях бреда.
Реут протянул сигареты и зажигалку, Ник закурил, с жадностью глядя в окно. Пока он валялся овощем, все завалило снегом. Сколько времени прошло? Неделя? Месяц?
— Долго я здесь? — прохрипел он. Слова давались трудно, Ник словно забыл, как пользоваться речью.
— Сегодня воскресенье, — ответил Реут, выдыхая сизый дым.
Ник закашлялся. Прошло несколько дней, а как будто вечность. Закольцованность, день сурка.
— Думаю, не нужно объяснять, почему ты здесь, — продолжил Реут. — Мой секретарь тебе раскрыла глаза, не так ли? Теперь я тебе кое-что расскажу. — Он сделал упор на «я». — Как ты сам догадался, люди с твоей особенностью встречаются редко и представляют некоторую опасность для общества. Да-да, не смотри так. Ты — не благо общества, а опасность, деструктивный элемент. Причем крайне негибкий элемент. Надо было с самого начала с тобой побеседовать. Ты — наш недосмотр, сейчас проводится расследование, чей именно, но это уже не важно.
Остаток гордости Ника пискнул и ощетинился, появилось вялое желание возразить: «Любое развитие циклично, убери деструктивный элемент — и наступят стагнация, гниение и деградация». Но Ник промолчал. Это не его мысли. Ему этого не надо, он хочет отсюда выбраться любой ценой, и эта цена скоро будет озвучена.
Хочет ли? Сможет ли он желать чего-либо с такой силой, как раньше? Или он только сейчас научился хотеть, а раньше — алкал?
— Никита… представляю, каким монстром и душегубом я тебе кажусь, но все сведения, переданные тебе другими, — от незнания. Ты ж понимаешь, что всего всем не объяснишь? Не произойди взрыва в метро, началась бы настоящая резня. Не закрой мы тебя, случился бы очередной погром в торговом центре…
Ник вскинулся и сразу стух, потупился. Лжет, он все лжет! Вопрос — зачем?
— …Именно этим опасны пассионарии. А когда уровень КП части населения с их подачи подскакивает, начинаются очень нехорошие вещи. Например, тотальные опустошающие войны.
…Взрыхляя снег гусеницами, катятся танки с черно-белыми крестами. По брошенным окопам, по распростертым телам, оставляя алые полосы позади…
…Ярко-синее небо. В сопровождении солдат движется колонна — женщины и дети. Радуются, что их не погнали в бараки, как мужчин, а повели к праздничному зданию мимо клумб с цветами. Вход в здание украшали разноцветные шары, играла музыка. Женщины думали, что после помывки их отправят на работу в немецкие семьи, и охотно раздевались, сдавали одежду. Становились на бетонный пол и с вожделением ждали, когда из труб под потолком брызнет вода. Все жутко хотели пить. Но пошла не вода. С шипением повалил газ…
…Лысая белая гора походит на огромный кусок сахара. По минному полю, подгоняемые возгласами автоматчиков, бегут люди. Бегут без оглядки, вперед и вперед. Надеясь, что им повезет и они не взорвутся на мине. Но то там, то здесь с грохотом вздымается земля, и бабий крик — монотонный, на одной ноте, разносится по окрестностям…
— …Вот, что такое пассионарии, — заключил Реут и предложил вторую сигару.
Ник вынул ее непослушными пальцами, гадая, откуда эти картинки. Искаженное восприятие мозга, еще не освободившегося от дурмана?
— Думаешь, все равно нечестно лишать вас судьбы? Понимаешь, у пассионариев велика вероятность не дожить до двадцати пяти. У вас желание вести стадо преобладает над инстинктом самосохранения. Благодаря «Фатуму» выживают почти все. Потеря пассионария — потрясение для общества, потому безопаснее помещать вас в изолят… К чему это я?
Реут щелкнул зажигалкой. Ник затянулся, без выражения глянул на этого человека и поймал себя на мысли, что Реут смотрит на него точно так же — без выражения. Он похож на старинную картину, обесцвеченную временем. Остались наброски, силуэты, а краски сошли.
— Пассионарии нужны «Фатуму». Зачем, я сам разбираюсь уже много лет. Я здесь, чтобы предложить тебе сделку: ты утихаешь, и тебя никто не трогает. Ты идешь домой, ведешь мирную и правильную жизнь, тогда никто не пострадает. Тебе выписывают таблетки, ты пьешь их регулярно. Но! Малейшее подозрение, даже недоказанное — и твой путь закончится здесь. Я поручился за тебя, Никита Каверин, я уверен, что ты не наделаешь глупостей. Если оступишься, я умою руки.
— Мне нужно вас благодарить? — Ник криво усмехнулся. — Выбор у меня небогатый.
— Почему же? Светлая, теплая палата, завтрак, обед и ужин, ты доживешь до старости в любом случае. Второй путь — высокий пост в «Фатуме», престиж, дорогая машина…
Реут говорил, а Ник крутил картинки — почему-то сегодня воображение работало особенно буйно, он будто диафильм смотрел.
…Квартира с просторным холлом и подвесным потолком, ветер колышет прозрачные шторы, с балкона видно море, пахнет летом и отдыхом…
…Двухэтажный особняк с черепичной крышей, плющ вьется по кирпичному забору. Водитель выгоняет золотистый «бентли», Ник садится. В салоне пахнет кожей и дорогими сигарами…
…Совещание. Солидные господа сидят на мягких стульях. Сотни сосредоточенных глаз направлены на него, как объективы камер. Люди слушают его, записывают, обмениваются мнениями…
…Очаровательная блондинка с роскошной грудью и тонкой талией целует в щеку, и из спальни выбегает кудрявый черноволосый малыш, кричит: «Папка!» — и бросается обниматься…
На одной чаше весов — «бентли», бриллианты, престиж, жена модельной внешности, на другой — больничная палата, транквилизаторы, чавкающий жирдяй. Выбора, по сути, нет. Ник усмехнулся, ткнул сигаретой в пепельницу.